Томас Рид - Избранные произведения. Том III

— Элис, ты здесь? — спросил он, поворачиваясь к ней. — Я не знал, что ты вышла из дома.

Это был ее брат Уоррен.

А в «черном мошеннике» Элис узнала Хромоногого.

Уоррен сунул в руку негру серебряную монету.

— Ну, вот. Этого хватит. На этот раз я тебя прощаю, но помни! А теперь убирайся! Убирайся, я сказал!

Хромоногий, который пытался что-то сказать Элис, повернулся и ушел, что-то бормоча про себя.

— В чем дело, Уоррен? — спросила его сестра. — Почему ты так грубо разговариваешь с бедным Хромоногим?

— Потому что он паразит. Хочу, чтобы он знал свое место.

— Но доброе слово ничего не стоит.

— Прошу тебя, сестра, не нужно меня поучать. Я в неподходящем для этого настроении. Где твоя лошадь?

Элис рассказала брату о происшествии и тепло упомянула о Кэрроле.

— Значит, охотник сослужил тебе службу? Не думал, что старый медведь на это способен.

— Как ты несправедлив, Уоррен! Медведь! Позволь тебе сказать, что Крис Кэррол — настоящий джентльмен!

Она произнесла это негодующе.

— Правда? — насмешливо бросил ее брат.

— Да! Подлинный джентльмен! Он из тех, кто не станет обижать других, а это в моем понимании и есть истинный джентльмен.

— Ну, не стану с тобой спорить. На этот раз он поступил хорошо, и это говорит в его пользу. Но все равно я его не люблю!

Элис раздраженно прикусила губу, но промолчала.

— Он слишком назойлив, — продолжал Уоррен, — и слишком часто советует, а мне его советы не нравятся.

— Тебе не нравится большинство советов, если они добрые, — негромко ответила сестра.

— Кто сказал, что они добрые?

— Я это знаю, иначе тебе они понравились бы и ты бы им следовал.

— Ты саркастична.

— Нет! Правдива!

— Что ж, я не в настроении спорить, давай оставим эту тему, и Криса Кэррола вместе с нею.

— Ты можешь оставить, но я о нем никогда не забуду. Отныне он навсегда мой друг.

— Ты вольна выбирать себе друзей. А я буду выбирать себе других!

— Ты и так уже это сделал.

— О чем ты?

— Кажется, среди них этот Нелати, индеец?

— А что ты имеешь против него?

— Ничего! Боюсь только, что он пострадает от этой дружбы.

— Неужели я так опасен? — произнес брат.

— Да, Уоррен, ты опасен. Несмотря на то, что ты стараешься казаться добрым, ты беспринципен. И ты не можешь скрыть от меня свой подлинный характер. Помни: я твоя сестра.

— Я рад, что ты мне об этом напомнила. Я мог бы и забыть об этом.

— Поэтому ты меня избегаешь. Если бы верил, что я желаю тебе добра, ты бы так не поступал.

Голос ее дрожал, когда она произносила эти слова.

— Действительно. Прошу тебя, не трать на меня свои чувства. Я вполне способен сам позаботиться о себе.

— Ты так думаешь?

— Думай по-другому, если тебе так нравится; но какое отношение это имеет к моей дружбе с индейцем?

— Самое прямое. Мне не нравится эта ваша дружба, не только потому, что он индеец, хотя это одна из причин. Я думаю, что ты преследуешь какую-то свою цель, и его при этом не ждет ничего хорошего.

— Можно подумать, что ты влюблена в этого краснокожего!

— Нет! Но остальные могут подумать, что он влюблен в меня.

— Что? Он посмел?

— Нет! Ничего он не посмел. Но взгляд женщины видит больше, чем взгляд мужчины. Нелати ни разу не сказал мне ласкового слова, но я вижу, что он восхищается мной.

— А ты? Ты им восхищаешься?

Девушка остановилась. Глаза ее странно сверкнули. Она ответила:

— Стыдись, брат, задавать такие вопросы! Я белая женщина. А он индеец. Как ты смеешь даже спрашивать об этом?

Уоррен рассмеялся и сказал:

— Но ведь ты не считаешь, что я забочусь об этом парне?

Девушка увидела в этих словах свой шанс и воспользовалась им:

— Но ты делаешь вид, что он твой друг. Я тебя поймала! Ты сам признался!

— И опять — о чем ты?

— Теперь я не сомневаюсь — я уверена: за этой ложной дружбой с Нелати скрывается какой-то коварный план.

— Ты спятила, Элис!

— Нет, я в своем уме! Ты что-то задумал. Советую тебе, что бы это ни было, откажись от своего замысла. Тебе не нравятся мои слезы, поэтому я стараюсь их сдерживать; но умоляю тебя, Уоррен, брат, откажись от него навсегда! — воскликнула Элис, и горькая слеза скатилась по ее щеке. — Я могу надеяться на поддержку и утешение только от тебя и отца. Сердце мое рвется к вам обоим, но встречает только холодность. О, Уоррен, будь храбрым человеком — достаточно храбрым, чтобы отвергать зло, и ты не только сделаешь меня счастливой, но, может быть, избежишь ужасного возмездия, которое следует за проступком. Еще есть время. Услышь мою мольбу, пока не стало слишком поздно.

Но он не способен был услышать ее. Просьба не тронула каменного сердца брата.

В нескольких банальных словах он заверил сестру, что не имеет никаких злых намерений по отношению к молодому индейцу.

Все напрасно.

Женский инстинкт говорил ей, что брат лицемерит, и показывал, кто он такой на самом деле — злой человек!

Этим вечером Элис долго и искренне молилась, просила поддержать ее в несчастье, которое — она это чувствовала — неминуемо приближается. И плакала, пока ее подушка насквозь не промокла от слез.

Поведение Элайаса Роди изменилось самым удивительным образом.

Он стал снисходительным и очень щедрым.

Целовал всех детей, болтал с их матерями, слушал их рассказы о детских болезнях, проступках мужей и домашних неприятностях.

К удивлению даже самых последних поселенцев, властный «губернатор», как оказалось, очень интересуется их делами и, что еще более удивительно, иногда опускает руку в карман, чтобы помочь беднякам в их бедах. Его начали глубоко интересовать различные мелочи, и он уделял много времени и энергии разрешению незначительных проблем. Характер у него стал умиротворенным и добрым. Благодаря ему были забыты многие ссоры среди поселенцев. Всегдашняя холодность Элайаса сменилась теплым дружелюбием.

Так продолжалось какое-то время, и даже те жители поселка, которые его недолюбливали, пришли к выводу, что относились к нему несправедливо.

Как могли соседи обвинять его в злобе и лживости? А что касается раздражительности, она совершенно исчезла. Если вспомнить о высокомерии, то теперь никто из знавших Элайаса Роди не мог назвать его высокомерным.

Если и оказался у него недостаток, то это излишняя уживчивость и добродушие. Скупость? Нет, тут, должно быть, какая-то ошибка; скупой не стал бы посылать продовольствие беднякам, не починил бы амбар вдове Джонс и не купил бы Сету Чеширу новую лошадь. И какой злой человек стал бы давать в долг пьянице, но всеобщему любимцу Джейку Стеббинсу, чей ярко-красный нос по ночам мог служить маяком для заблудившегося путника.