Томас Рид - Избранные произведения. Том III

Встретив мать на полпути, он отдает ей покупки, и они вместе заходят в дом. Только тут мать спрашивает его, почему он задержался.

— Что тебя задержало, Джек? Много времени тебе понадобилось, чтобы добраться до переправы и назад.

— До переправы? Я проплыл гораздо дальше — до начала тропы через луг сквайра Пауэлла. Там я высадил капитана.

— О! Вот оно что!

Ответ удовлетворительный, и она его больше не расспрашивает, потому что достает чайный котелок и бросает в него три ложки чая — одну для сына, другую для себя, а третью для котелка: таков обычай. Для чая уже поздно; но обычный ужин задержался из-за появления капитана, и поэтому миссис Уингейт не возражает против чая.

Котелок уже стоял на угольях; как всегда, все остальное готово к приходу Джека Уингейта, и ему остается только сесть за стол, на котором горит новая только что зажженная свеча.

Занятая заваркой чая и добавлением молока, добрая женщина не замечает ничего особенного в лице сына, ибо она еще не видела его на свету. И вот, когда она протягивает ему чашку и свеча озаряет его лицо, она видит то, что заставляет ее вздрогнуть. Не обычное печальное выражение, к которому она привыкла. Это выражение сменилось мрачным гневом, как будто сын думает о только что полученном оскорблении.

— Что с тобой, Джек? — спрашивает она, держа чашку в дрожащей руке. — Что случилось?

— О, ничего особенного, мама.

— Ничего особенного! Почему тогда ты такой мрачный?

— Почему ты считаешь, что я мрачный?

— Как это почему? Лоб у тебя того же цвета, что небо снаружи. Послушай, скажи мне правду! Что случилось?

— Ну, мама, раз уж ты так спрашиваешь, я скажу тебе правду. Что-то действительно случилось, точнее сказать, пропало.

— Пропало? Кто-нибудь украл вещи в лодке? Ведро для рыбы или подушку на корме?

— Нет, это все на месте; никто ничего не крал. Кое-что уничтожили.

— Что именно?

— Цветок — растение.

— Цветок! Растение!

— Да, «окровавленную любовь», которую я посадил на могиле Мэри после похорон. Помнишь, я тебе рассказывал об этом, мама?

— Да… помню.

— Ну так вот, ее нет на месте.

— Значит, ты был на церковном кладбище?

— Да.

— Но почему, Джек?

— Ну, мама, я проплывал мимо, и мне захотелось взглянуть — такое внезапное желание, которому я не мог сопротивляться. Я подумал, что если постою у могилы и помолюсь, мне станет легче. Так бы и было, конечно, если бы я не обнаружил, что цветка нет.

— Цветок исчез? Его срезали ли выкопали?

— Очевидно, вырвали с корнем. Ничего не осталось!

— Может, овцы или козы. Они часто забираются на кладбище; если не ошибаюсь, я видела их на переправе. Должно быть, они съели!

Мысль для него новая, и поскольку такое возможно, он какое-то время размышляет. Однако недолго, потому что сразу понимает, что это неверно: он посадил растение так глубоко и прочно, что никакое животное не смогло бы его вырвать. Козы или овцы могли объесть верхушку, но не больше.

— Нет, мама! — наконец отвечает он. — Это не козы и не овцы; это сделала рука человека — лучше сказать, лапа человеческого тигра. Нет, не тигра, скорее грязной кошки!

— Значит, ты кого-то подозреваешь?

— Подозреваю? Я уверен, будто сам это видел, что работа Дика Демпси! Я собираюсь посадить на прежнее место новый цветок и понаблюдать за ним. Если он вырвет и его, потребуется копать новую могилу на кладбище у переправы Мошенников, и похоронят в ней мошенника, какого свет не видел! Проклятый негодяй!

— Дорогой Джек! Не позволяй страстям овладеть тобой, не говори так, это грех. Ричард Демпси, конечно, плохой человек; но Господь по-своему с ним поступит и накажет. В конце концов это ведь только сорняк.

— Сорняк? Мама, ты ошибаешься. Этот сорняк, как ты его называешь, был серебряной струной, которая связывала мое сердце с Мэри. Не могу тебе описать, какое утешение я получил, сажая его в землю. И теперь, когда увидел, что его вырвали, снова почувствовал всю горечь. Я надеялся увидеть, как он расцветет весной и будет напоминать мне о моей погибшей любви, о той, что, как и цветок, лежит окровавленная. Но… конечно, я ничего не могу теперь для нее сделать, она мертва; но не мог сделать и для живой!

Он закрывает лицо руками, чтобы скрыть слезы, которые катятся по щекам.

— О, сын мой! Не переживай так! Подумай, что она сейчас счастлива — на небе. Она, конечно, там, судя по всему, что я о ней слышала.

— Да, мама, — серьезно отвечает Джек, — она там. Если когда-нибудь женщина была достойна неба, так это она.

— Ну, это должно тебя утешить.

— Немного утешает. Но подумать только, что я потерял ее навсегда, никогда не увижу ее милое лицо! О! Как это ужасно!

— Конечно. Но подумай и о том, что не один ты страдаешь. Никто не избегает таких страданий — рано или поздно. Такова общая судьба — и богатых и бедных. Вспомни капитана! Он страдает, как ты. Бедняга! Мне его жаль.

— Мне тоже, мама. И я хорошо понимаю, что он чувствует, хотя он слишком горд, чтобы показывать это. Даже сегодня — несколько раз я видел слезы у него на глазах, когда мы говорили о вещах, напоминающих о мисс Винн. Когда солдат — опытный боевой солдат, такой, как он, — предается слезам, горе его велико. Несомненно, у него разбито сердце, как и у меня.

— Но все пройдет, Джек. Человек не должен горевать вечно, сколь бы дорог ни был ему другой человек, которого он потерял. К тому же это грех.

— Да, мама, я постараюсь думать о чем-нибудь веселом, покоряясь воле неба.

— Ах! Вот хороший мальчик! Так и должно быть: небо тебя не забудет, а утешит. Давай больше не говорить об этом. Ты совсем не ешь!

— У меня нет аппетита.

— Неважно. Ты должен поесть, а чай тебя подбодрит. Дай мне твою чашку, я налью еще.

Он машинально протягивает над столом пустую чашку.

— Чай очень хороший, — говорит она, слегка лукавя, чтобы отвлечь его от печальных мыслей. — Но у меня есть для тебя кое-что получше, прежде чем ты ляжешь спать.

— Ты слишком обо мне заботишься, мама.

— Ерунда, Джек. У тебя был тяжелый день. Но ты еще не рассказал мне, о чем говорил с тобой капитан и зачем он ездил вниз по реке. Далеко ли вы плавали?

— Только до Ллангоррен Корта.

— Но там ведь теперь живут новые люди, ты говорил.

— Да, Мердоки. Плохие люди, и он и жена, хотя он двоюродный брат умершей леди.

— Конечно, капитан не их навещал?

— Нет. Он с ними не знается, хотя теперь они стали знатными людьми.

— Но в Ллангоррене жили и другие леди. Что с ними стало?

— Переехали в другой дом, где-то ниже по реке — говорят, в меньший. У старой леди, тетушки мисс Винн, есть свои средства, а другая живет с нею. А всех остальных разогнали, всех слуг уволили. Осталась только француженка служанка, которая была камеристкой старой леди, тетушки мисс Винн. Теперь она служанка новой хозяйки, тоже француженки, как и она сама.