Томас Рид - Избранные произведения. Том III

— Полковник вышел, — сказал молодой нарядный конторщик, — но если вы — господин Армстронг, то я имею приказание проводить вас в комнаты полковника и просить подождать его.

Пройдя за своим проводником целый ряд коридоров и поворотов, Армстронг вошел, наконец, в комнаты, занимаемые полковником.

Вечерело, комната, наполовину окутанная сумерками, едва освещалась тлевшим в камине огоньком. Поручик устроился в кресле перед камином и принялся щипцами ворошить тлеющие угли; в это время позади него потихоньку отворилась дверь, и шелест шелкового платья заставил его повернуть голову.

— А! — раздался приятный голос. — Вы здесь, любезный капитан Джим? Миссис Сент-Ор и я ждем вас уже десять минут для прогулки в санях. Вы не раздумали?

В эту минуту пламя в камине вспыхнуло и осветило лицо поручика. Говорившая вскрикнула от удивления.

— Ах, простите!.. Я было приняла вас за…

— Любезного капитана Джима… — докончил Армстронг не без горечи в голосе. — Поверьте мне, мисс Нетти Дашвуд, — сказал он, — я в отчаянии, что причинил вам такое разочарование… Но я удаляюсь и ни за что на свете не хотел бы…

Говоря это, он взял шляпу и направился к двери. Но девушка его удержала.

— Останьтесь, прошу вас. Я здесь такой же гость, как и вы… а выходит, будто я вас гоню… Вам, вероятно, нужно переговорить с полковником?

— Я явился сюда по его приказанию, — довольно сухо пояснил поручик. — Впрочем, раз мы встретились, я бы желал объясниться с вами, — прибавил он решительно.

С этими словами он встал перед дверью, как бы загораживая в свою очередь ей путь к отступлению.

Этот тон и движение, его сопровождавшее, произвели сильное впечатление на мисс Нетти; она побледнела и с оттенком неудовольствия сказала:

— В таком случае постарайтесь быть кратким. Меня ждут внизу мои друзья…

— Ваши друзья! — воскликнул он с горечью. — Было время, мисс Дашвуд, когда вы считали и меня в числе своих друзей, а я, со своей стороны, считал вас самым лучшим, самым верным своим другом. А теперь… — и он остановился.

— Ну, что же теперь? — спросила она, топнув ножкой в каком-то детском нетерпении.

— Я не знаю, что и думать. Вы, кажется, сделались моим врагом. Во всяком случае вы стали ко мне так равнодушны, что меня это… это… приводит в отчаяние. Можно подумать, что какая-то пропасть разверзлась между нами. Неужели с моей стороны нескромно пытаться узнать причину такой перемены?

Камин разгорелся, и пламя его освещало серьезное лицо молодого офицера, говорившего сдержанно и в то же время грустно.

Мисс Дашвуд задумалась и, как бы защищаясь, проговорила:

— Вы ошибаетесь, господин Франк, уверяю вас. На мой взгляд, ничего между нами не изменилось. Да и с какой стати между нами что-либо вообще могло произойти?

— Я хотел бы знать… За собой я решительно не знаю вины… Клянусь вам, Нетти, не знаю: ни словом ни делом я никогда не изменял той искренней дружбе, которую когда-то, помните, мы заключили, и я еще скрепил эту дружбу таким забавным маленьким залогом.

— Залогом, говорите? — сказала она, недоверчиво покачав головой. — Какой же это был залог?

— Ах, мне не хочется верить, что вы все позабыли!..

Она ответила не сразу. Быстро подойдя к камину, она грациозно уселась на маленьком стуле напротив большого кресла и смеясь заговорила:

— Тут какое-то недоразумение…

— Да, конечно, одно недоразумение! — вскричал он с живостью изменившимся голосом; куда девались строгость и горечь: черты лица прояснились, и в голосе звучали нежность и любовь. — Да, и я скажу вам, мисс Дашвуд, что породило это печальное недоразумение. Глупец прельстился обманчивой внешностью и думал, что красивая наружность скрывает за собой такую же прекрасную душу; глупец предпочел особу без сердца и не оценил дружбы и искренней привязанности. А когда глаза его открылись, было уже поздно… Он потерял и ту, которую украшал воображаемыми добродетелями, и другую — истинного и дорогого друга.

И он устремил на сидевшую перед ним Нетти пристальный, вопрошающий взгляд.

— Вы говорите загадками, — сконфуженно ответила она, — а я, право, не искусная разгадчица.

Говоря это, она держала висевшую на ее шее цепочку и своей маленькой ручкой, затянутой в перчатку, перебирала какой-то брелок.

— Скажите, этот господин, о котором вы говорите, был очень огорчен, потеряв друга? — спросила она после некоторого молчания.

— Как было ему не огорчиться? Оставив друга почти девочкой, он встретил ее уже совершенно взрослою, но легкомысленной и безжалостной к нему.

— В самом деле, легкомысленной и безжалостной? — переспросила она с оттенком равнодушия.

— Да, — ответил он с плохо скрываемой досадой, — легкомысленной и безжалостной! Так как вместо того, чтобы извиниться, она и сейчас шутит, глумится над чувством истинным и глубоким. С чувством, которое заполнило все мое сердце, она играет, как с какой-то безделушкой на своей цепочке!

— Что делать? — медленно сказала она. — Я очень дорожу этой, как вам угодно назвать ее, безделушкой, потому что она досталась мне от друга.

Франк вздрогнул, как будто стрела сиукса пронзила его. Внезапная догадка произвела в нем мгновенную перемену.

— Мисс Дашвуд, — вскричал он, — не будет ли нескромностью с моей стороны спросить, что у вас в руке?

— Ах, нисколько! — сказала она и при этом сжала брелок в кулачке. — Это — вещица, не имеющая никакой цены, не стоящая даже оторванной медной пуговицы.

Последние слова она произнесла с таким веселым задором, что Армстронг стал смелее.

— Мне, однако, очень любопытно увидеть эту безделушку, — сказал он, наклоняясь к ее руке. — Позвольте мне во имя старой… дружбы… — пробормотал он.

Слово «дружба» казалось ему слишком слабым в эту минуту… Окончить фразу не пришлось: он уже завладел ее рукой и без большого усилия разжал ладонь…

В брелоке лежала блестящая медная пуговица с его именем, вырезанным когда-то по его указанию для нее.

Как выразить ту массу ощущений, которые заставили сильно забиться сердце Армстронга: тут были и угрызения совести, и негодование на самого себя и радость, радость без конца.

— Как! — воскликнул он дрогнувшим голосом. — Вы хранили эту память обо мне, и так долго?..

Она, не отвечая, склонила к нему свою белокурую головку, и молчание ее было красноречивее всяких слов. Маленькая ручка ее осталась в руках Армстронга.

— Милая Нетти, — сказал он, — это более, чем я заслужил, да! Но клянусь вам, и вы должны мне поверить, что вся моя любовь принадлежит вам безраздельно. Простите ли вы мне мое ослепление… согласитесь ли вы принять мое имя и мою жизнь?

— Увы, — сказала она сквозь слезы, блестевшие на ее прекрасных глазах, — поневоле надо согласиться, так как я не могу заставить себя сказать «нет»… Помните, я предлагала вам взять обратно эту пуговицу, и вы отказались? Я ее сохранила. Вот и все!