Андре Жид - Подземелья Ватикана. Фальшивомонетчики

– Вы поосторожнее – теперь бояться будут вас.

– Вот вы и видите, что мне надо тотчас же сообщить в полицию.

– Еще один вопрос, – сказал Лафкадио, снова его задерживая.

– Нет. Пустите меня. Я страшно тороплюсь. Непрестанная слежка, которая так бесила моего несчастного брата, продолжается; вы можете быть уверены: теперь следят за мной – с этого часа следят. Вы не можете вообразить, как проворны эти люди. Эти люди знают все, говорю вам… И потому будет особенно хорошо, если за телом поедете вы вместо меня… За мной теперь так следят, что случиться может все, что угодно. Я прошу вас об этом как об одолжении, Лафкадио, дорогой друг мой. – Он умоляюще сложил руки. – У меня сейчас голова не на месте, но в участке мне скажут, как составить на вас доверенность по всей форме. На какой адрес мне ее послать?

– А я для удобства возьму номер в этой же гостинице. До завтра. Бегите.

И он отпустил Жюльюса. В нем росло величайшее омерзение, почти ненависть к самому себе, к Жюльюсу – ко всему. Он пожал плечами, достал из кармана книжку конторы Кука на имя Барайуля, которую нашел в кармане пиджака Лилиссуара, положил на стол на видном месте рядом с одеколоном, погасил свет и вышел.

Как ни старался Жюльюс де Барайуль, как ни предупреждал полицейских, ему не удалось воспрепятствовать газетам не только разгласить его родство с убитым, но еще и сообщить открытым текстом, в какой гостинице он остановился.

Вечером он, само собой, пережил минуты редкостного ужаса, когда около полуночи вернулся из участка и у себя в номере на самом видном месте нашел билет от Кука на свое имя, которым пользовался Лилиссуар. Он тут же позвонил; бледный, весь дрожа, выскочил в коридор и велел лакею заглянуть под кровать: сам он туда заглянуть не решался. Импровизированный допрос на месте никакого результата не дал, но как можно доверять прислуге большого отеля?.. Однако с утра, хорошо выспавшись за крепко запертой дверью номера, Жюльюс пришел в себя; теперь его стерегла полиция. Он написал множество писем и телеграмм и сам отнес их на почту.

Когда он вернулся, ему сообщили, что его спрашивала какая-то дама; она не назвала себя и дожидается в читальне. Жюльюс прошел туда и был немало удивлен, узнав Каролу.

Не в первой комнате, а во второй, более укромной, маленькой и довольно темной, она сидела вполоборота на углу самого дальнего стола и от нечего делать рассеянно листала какой-то альбом. Когда вошел Жюльюс, она встала – скорее смущенно, чем радушно. Под черной накидкой была видна темная, простая, почти не безвкусная кофточка, зато крикливая, хоть и черная, шляпка неприятно обращала на себя внимание.

– Простите мне мою смелость, граф; сама не знаю, как у меня стало духу войти сюда в гостиницу и спросить вас, но вы вчера так учтиво мне поклонились… К тому же то, что я скажу вам, очень важно.

Она так и стояла позади стола; шаг навстречу первым сделал Жюльюс; не чинясь, он протянул ей через стол руку:

– Чему обязан удовольствием вашего посещения?

Карола потупилась:

– Я знаю, вас постигло тяжкое испытание…

Сначала Жюльюс не понял, но Карола вынула платочек и утерла слезу.

– Неужели же это визит соболезнования?

– Я была знакома с господином Лилиссуаром, – ответила она.

– Не может быть!

– О, совсем немного, но он мне очень нравился… Он был такой учтивый, такой добрый… Я ведь и подарила ему эти запонки на манжеты – вы знаете, про которые писали в газетах; по ним я его и узнала. Только я, граф, не знала, что он вам родня… Я очень удивилась и, конечно, очень обрадовалась… Ой, простите, я не то хотела сказать…

– Не смущайтесь, пожалуйста, сударыня; вы, должно быть, имели в виду, что были рады случаю меня повидать.

Карола не ответила и закрыла лицо платочком; она содрогалась от рыданий, и Жюльюс счел долгом взять ее за руку.

– Я тоже, милая барышня, – сказал он прочувствованно, – я тоже, можете верить…

– Прямо утром, когда он собирался ехать, я ему говорила, чтоб он был осторожен. Но у него же натура была не такая – он был такой доверчивый, вы же знаете…

– Святой, сударыня; это был святой человек! – восторженно отозвался Жюльюс и тоже достал платок.

– Я и сама поняла! – воскликнула Карола. – По ночам, когда он думал, что я сплю, он вставал, становился на колени подле кровати и…

От этого нечаянного признания голова Жюльюса совсем пошла кругом. Он убрал платок в карман и сказал, подойдя еще ближе:

– Снимите же шляпку, сударыня.

– Спасибо, мне не мешает.

– Мне мешает… Позвольте…

Но Карола сильно попятилась, и он спохватился:

– Так разрешите спросить вас: у вас есть какие-то особенные причины бояться?

– У меня?

– Да. Ведь вы просили моего родича быть осторожнее, вот я и спрашиваю, были ли у вас причины предполагать… Говорите совершенно откровенно: сюда по утрам никто не заходит, нас никто не может услышать. Вы кого-то подозреваете?

Карола опустила голову.

– Поймите, меня это особенно интересует, – без остановки говорил Жюльюс. – Только взгляните, в каком я положении. Вчера вечером я делаю заявление в участке, возвращаюсь в гостиницу и нахожу в номере на столе, прямо посередине стола, билет на поезд, по которому ехал несчастный Лилиссуар. Он был выписан на мое имя; конечно, эти круговые билеты строго именные, я не имел права его одалживать, но не о том речь… Но сам факт, что мой билет вернули мне, цинично подложили прямо в номер, как только я на минутку вышел, – в этом я вижу вызов, браваду, почти оскорбление… и я бы это еще перенес, нечего и говорить, если бы не имел причин думать, что за мной тоже следят, и вот почему: несчастный Лилиссуар, наш общий друг, был хранителем одной тайны… страшной тайны… ужасной тайны… я его об этом не спрашивал… мне совершенно не хотелось это знать… но он, к великому несчастью, имел неосторожность сообщить ее мне. И вот теперь я вас спрашиваю: тот, кто не побоялся пойти на убийство, чтобы тайна не раскрылась, – вы знаете, кто это?

– Не тревожьтесь, граф: я вчера вечером донесла на него в полицию.

– Карола, сударыня, я ничего другого от вас и не ждал.

– Он мне обещал не делать ему дурного; сдержал бы слово – и я бы свое сдержала. А теперь уж хватит с меня; пусть делает со мной что угодно.

Карола разгорячилась. Жюльюс обошел стол и опять подошел к ней ближе:

– Не удобней ли нам будет разговаривать у меня в номере?

– Нет-нет, сударь! – ответила Карола. – Я уже сказала вам все, что хотела; не буду вас больше задерживать.

Отодвигаясь все дальше, она понемногу сама обошла стол и стояла теперь у двери.

– Значит, сударыня, теперь нам лучше распрощаться, – важно произнес Жюльюс, желая представить ее упорство собственной добродетелью. – Да, вот еще что я хотел сказать: если послезавтра вам вздумается прийти на похороны, будет лучше, если вы меня не узнаете.