Лафкадио Хирн - Призраки и духи старой Японии

Именно эволюционный урок этого последнего факта в основном занимал меня, пока Ниими и его младший брат (который кормит гусениц) любезно объясняли методы такого производства. Они рассказали мне любопытные вещи о различных видах и также о диком разнообразии тутовых шелкопрядов, которые не могут быть одомашнены: – они вырабатывают великолепный шёлк перед тем, как превратиться в мощную бабочку, которая может использовать свои крылья с какой-либо целью. Но я боюсь, что я не вёл себя как человек, который чувствовал заинтересованность в предмете; так как даже пока я пытался слушать, я начал размышлять.

Прежде всего я задумался о восхитительной мечте Анатоля Франса, в которой он говорит, что если бы он был Демиургом, он поставил бы юность в конец жизни, а не в начало, и тогда так организовал бы жизнь, что каждый человек должен был бы пройти три стадии развития, как-то соответствующие стадиям развития бабочек: Тогда мне пришло на ум, что эта фантазия была по существу едва ли больше, чем тонкое изменение весьма древней доктрины, распространяющейся почти на все высшие формы религии.

Западные верования особенно говорят нам о том, что наша жизнь на земле это личиночное состояние жадной беспомощности и что смерть это куколка сон, из которого мы должны перейти в вечный свет. Они говорят нам, что в течение своего сознательного существования внешняя оболочка должна считаться только лишь одним из видов гусеницы, а потом куколкой; – и они утверждают, что мы теряем или приобретаем в соответствии с нашим поведением как личинки силы для развития крыльев под смертельной обмоткой.

Они также говорят нам не беспокоиться о том, что мы не видим отделения какого-либо психологического прообраза от разбитого кокона: этот недостаток визуальной очевидности не означает ничего, так как мы имеем только лишь близорукое видение гусениц. Наши глаза участвуют лишь наполовину. Разве целые шкалы цветов не существуют невидимо над и под ограничениями чувствительности сетчатки наших глаз? Тем не менее, человек-бабочка существует – хотя, фактически, мы не видим его.

Но что произойдет с этим прообразом в состоянии полного блаженства? С эволюционной точки зрения этот вопрос интересен; и его очевидный ответ был предложен мне историей этих шелкопрядов которые были одомашнены всего лишь несколько тысяч лет назад. Рассмотрите результат нашего китайского одомашнивания – скажем на несколько миллионов лет: я имею в виду конечную последовательность, для желающих, способности удовлетворять каждое желание произвольно.

Эти шелкопряды имеют всё, что они пожелают, даже значительно больше. Их желания, хотя и очень простые, фундаментально идентичны потребностям человека пища, кров, тепло, безопасность и комфорт. Наша бесконечная социальная борьба в основном направлена на это. Наша мечта о небе – это мечта заполучить их безболезненно; и состояние этих шелкопрядов воплощение небольшого масштаба нашего вымышленного Рая. (Я не рассматриваю тот факт, что судьба подавляющего большинства шелкопрядов предопределена: это мучения и вторая смерть; поскольку моя тема о небе, а не потерянных душах. Я говорю об избранных судьба этих шелкопрядов предопределена: спасение и перерождение). Возможно, они могут испытывать лишь очень слабые ощущения: они определенно не могут молиться. Но если они могли бы молиться, они не могли бы спрашивать ничего более, чем то, что они уже получают от юноши, который кормит и ухаживает за ними.

Он их провидение бог, о существовании которого они могут знать только самым неопределенным образом, но только такой бог, какого они требуют. И нам следует глупо считать себя счастливыми потому, что о нас равным образом хорошо заботятся в соответствии с нашими более сложными потребностями. Разве наши общие формы молитвы не доказывают нашего желания подобного внимания? Разве не является утверждение нашей «потребности в божественной любви» безотчетным признанием в том, что мы хотим, чтобы с нами обращались как с шелкопрядами жить без боли, уповая на помощь богов? Однако, если боги должны были бы относиться к нам так, как мы хотим, нам следовало бы вскоре позволить себе новое доказательство таким образом, который называется «очевидность от вырождения» – что великий закон эволюции гораздо выше богов.

Ранняя стадия этого вырождения будет представлена полной неспособностью помочь себе; – затем нам следует начать терять использование наших высших органов чувств; – позже мозг сожмётся в исчезающую самую суть вопроса; – позже мы должны превратиться лишь в бесформенные мешки, слепые желудки. Таково будет физическое последствие этого вида божественной любви, о которой мы так лениво мечтаем. Желание вечного блаженства в вечном мире может показаться злонамеренным вдохновением от Богов Смерти и Тьмы. Вся жизнь, которая чувствует и думает, была и может продолжать быть только лишь как продукт борьбы и боли только как результат бесконечного сражения с Силами Вселенной. И космический закон не терпит компромиссов. Какой бы орган не прекращает чувствовать боль, какая бы способность не прекращает быть использованной под стимулом боли должна также прекратить существование. Дайте боли и её усилию задержаться и жизнь должна сжаться обратно, сначала в протоплазмическую бесформенность, затем в пыль.

Буддизм который по большой счёту является доктриной эволюции рационально провозглашает своим небом не что иное как высшую стадию развития через боль и обучает тому, что даже в раю прекращение усилий ведёт к деградации. С равным благоразумием он провозглашает, что способность к боли в сверхчеловеческом мире всегда увеличивается в пропорции к способности к наслаждению. (К этому учению практически невозможно придраться с научной точки зрения так как мы знаем, что высшая эволюция должна включать повышение чувствительности к боли). В Небесах Желания, говорит Шобо-нен-йо-кио боль смерти так велика, что все агонии всех адов вместе взятых может приравниваться к одной шестнадцатой части такой боли [25].

Вышеуказанное сравнение является без необходимости сильным; но буддистское учение о небе по существу в высшей степени логично: подавление боли ментальной или физической в любом возможном состоянии сознательного существования обязательно будет включать и подавление удовольствия; – и, конечно, весь прогресс, моральный или материальный, зависит от способности воспринимать и контролировать боль. В раю шелкопрядов, наши земные инстинкты ведут нас к желанию, серафим, освобожденный от необходимости мучительного труда и способный удовлетворять свою каждую потребность, произвольно наконец потеряет свои крылья и погрузится в состояние личинки…