Джек Керуак - Видения Коди

АЙОВА, «Шикагский великий западный» (товарный вагон) – Надпись на стенке сральни, Грэнд-Айленд, Небр.: «Однажды ночью был на сосальной балехе с 4 чуваками мы сосали хуи и ебли друг друга в дыру жопы в Отеле Олдз один торговец кончил 8 раз». Я хочу сосать 2 хуя пока мне хуй тоже сосут» и т. д. – в таком вот духе, края Билла Коди.

ВАЙОМИНГ – Осаваненный ветропродутый снежнохребет в синеве – зефирные горбики – белизна, усеянная бурым шалфеем – одинокая гроздь хибар – мое окно запотевает и снова обледеневает. Врубался в переулки на задворках Рок-Спрингз, Вайо. – скамья вдоль хибаростены, на стене накрашена вывеска: «Не сидеть на лавке Белыша» – ковбой с румяными постными чертами шагает жердью из банка по железнодорожной улице кафе и лавок – Хорошенькая пизда Вайо. в машине, дочка богатого ранчера… Солнечные долины снега в великой скальной пустоши – красноватые столовые останцы – далекие овраги мира – Вчера вечером я врубался в занесенную снегом дорогу впереди, к Норт-Платт, где выпил три пива.

САКРАМЕНТО – Миф о сером дне в Сакраменто – перекресток, с заправкой «Шелл» (рыжий с красным) на одном углу, далекая пальма виднеется в тумане над сливочной калифорнийской крышей – Мимо рассекают безымянные молодые япские кошаки Калифорнии – Много уличного движения, малость старых деревьев Сакраменто – «Колониальный герб» разваленная деревянная конструкция – затем «Корпорация публичного паркинга Сакраменто», большой участок с безымянно унылым двухэтажным краснокирпичным жилым многоквартирником позади – затем люди – я вымотан.

Эта поездка в глубине, стало быть, начавшись, Нью-Йорк, цветной педовый кошак с радио без батарейки – тронули с места быстро – в Нью-Брансуике дикая банда Воздушных Сил в «ливайсах» садится с вещмешками виски, вина и ювелирки для жен в Колорадо-Спрингз… вожак – большой миляга Бен из Сан-Антона, его кореш – чокнутый выкидножный Даг со светлыми волосами – другие – Бен говорит, его порезали в Амарилло, Х на спине, у него дружбан банду сдерживал под дулом дробовика и потоптал всех четверых одного за другим, одному случайно даже язык оттоптал – Хуи свои они называют «молотками», пизда у них «прорезь», и они показывают пальцами знак в-жопу-тебе, вгоняя палец в ладонь, бам – Автобус проехал сквозь хорошенький Принстон, мне домой захотелось на старомодное Восточное Рождество, черт бы драл, а особенно сейчас, когда я сижу тут в гостинице «Росс» в солнечном скучном Л.-А. – затем в Пеннсилванию и дали по горам, и первый снег вихрится на неохватной стоянке дальнобоев на верхушке хребта – в Хэррисбёрге я пробежался трусцой по улицам восемнадцатого века, вспоминая Призрака, и к тому же там как в Лоуэлле – Застава в снегу на Питтзбёрг – Мне на дексях расслабленно, бездвижно, но время длинно – в Питтзбёрге, как я сказал, бегу через Мост Реки Охайо – ем свои первые два сэндвича с ветчиной на автобусном рундуке снаружи, пока негр чистит автобус, а остальные едят ветчину с яйцами внутри – В Дирфилде хожу взад-вперед по шоссе в напряженном солнечном холоде старого Охайо – Потом Кливленд, и купил пинту виски задешево – «Сливки Кентаки» – Военно-воздушные мальчишки забрасывают меня уймой хорошего виски – мы разговариваем – Я во всех как есть разбираюсь, больше нет никаких хмурых дум или паранойи, или еще чего-то, готовлюсь к целому миру – (но я же знал мир, все это случалось и прежде, почему я обманываю себя этими искусственными новизнами ) – из Кливленда, в Толидо (ел сэндвичи) в холодной красной неонной ночи центра города, я шел, бежал, замерзал, только горячего какао выпил, врубился в Толидо Коди Помрея – Затем поперек в Индиэну и к огонькам на рождественских елках ужинного вечера, настающего в городишках вроде ЛаГрейнджа и Энголы (помните, как Фред Макмёрри и Барбара Стэнуик возвращаются домой в Индиэну на Рождество?) – в Саут-Бенде я сбегал, раздобыл выпивку в безумном барчике с молодым мясистым печальным органистом наверху в портике и с персонажами, старик, разменивающий десятку на каждое пиво – Потом в Шикаго и фантастический большой красный неон ЕГО ночи – около полуночи – великий блеск холодной приозерной ночи (Драйзер бы видел, но он и видел !) – Сбегал за фасолью, кофе, хлебом – на Петле очень, очень холодно – никакого бопа не увидал, спешил – видел грузовики «Северного Кларка» с девкопоказом на брызговиках – Через Иллиной к Дэвенпорту, где я проснулся перед самым рассветом, снова врубился в Миссиссиппи, в девятый раз, теперь текшую зимой, прошел по холодной заре возле улицы стариковского бара, где утолял жаркую жажду летом сорок седьмого – возле Рок-Айленда подумал: «У этой ночи есть имена» – для письма Уилсону – чепуха полузабытая, ГНАТЬ ДАЛЬШЕ и всё – Сквозанули вдоль реки, о как, а красновато-коричневый Восток бликовал над полями в изморози до Маскэтайна, Киоты (Золотой Пряжки Кукурузного Пояса), Сигорни, где я брел околевающим утром, пока остальные поедали радостные завтраки – в Ноксвилле, Айова, негр-механик с рудника рассказал мне всю свою жизнь, похож был на Па – Бухал с мальчишками – в Каунсил-Блаффс все было серо и Западно, и неизбежно, даже русские горки – бам, в Омахе снег идет – метель – грязный старый скабрезный сральный персонаж наблюдает, как я сру, другой продает мне расческу за дайм, я ем сэндвичи (дошел теперь до хлеба с вареными яйцами) в дверном проеме Омахи лицом к Улице Реки Мизури у складов в огромную вьюгу, я в натуре смазливо смотрюсь, проходя мимо витринных стекол, как новый ковбой, меня находит старый скабрезный, хочет сэндвич или дайм, я говорю: «У богачей деньги бери!» и злюсь, но стыдно, припоминая присловья Достоевского – Автобус замедлился, пропахивается до Коламбэса и Грэнд-Айленда, где, пока другие ужинают, я рассекаю по округе, в туалете читаю, принимаю дексю – буря густа, я врубаюсь из переднего окна, а старики, старые небраскинцы, вдвоем, один теперь капельдинер в дешевой киношке на Мишн-стрит во Фриско и знал Буйвола Билла, другой фермер, едет во Фриско или вроде того, Норт-Платт – это там, где Бен кинул снежок в маленькую дырку в стене, и все так восторженны, моряк приобнимает меня, покуда мы идем в бар на три пива – что меня заводит до жужжанья, а еще декси, в общем, от Норт-Платта до Шайенна маршрут моей великой поездки 1947-го на грузовике-платформе с височным пойлом, с Миссиссиппским Джином и мальчишками, я ПЬЯН и допиваю весь виски, болтаю со всеми, сижу, прыгая, выбегаю со стариком отлить в Чэппелле, шофер говорит: «Я знаю, где-то в этом автобусе есть бутылка – если кому-то нужно остановиться передохнуть, скажите» – и я говорю: «Этому господину нужно в комнату отдыха» – бравада на высоте, какой я однажды воспользуюсь в Пари – на будущий год – Симпотный Незнакомец, в которого я врубаюсь поначалу в столовой Омахи, наблюдая, как в него врубаются официантки, бессознательная обвислая шляпа, усики тонкие, великое угловатое индейское лицо, смугло-бордовая текстура кожи (от холодных зим, не смахивает на фермера, но он самый), врубался в него в автобусе, как он под своим личным огоньком для чтения медленно жевал над книжкой за двадцать пять центов, и маленькая девочка в него врубалась через проход и привлекала к нему материно внимание – такой я пьяный, что все это ему выложил до того, как он сошел в Чэппелле или Сидни, Небр., или где там еще, откуда к нему на ферму, где он живет один (!) и ввинчивает всем окрестным сельским женщинам – Покуда в Шайенне я не выключился замерзши намертво, когда нас разбудили менять автобусы, потому что система отопления в нью-йоркском салоне ни к черту – И вот я тут просыпаюсь где-то в Вайоминге, а великие шалфееснежные вечности расстилаются куданикинь (Денвер в сотне миль под низом, Денвер моего бедного Коди) – в Рок-Спрингз я шел и решил кутнуть большим завтраком из яичницы с картошкой (в последнюю минуту, потому что водитель звал), здорово – на следующей остановке (проехали через Форт-Бриджер в его великом краю открытия земли) чудесный сонный зимний день, мормонский городишко с паром от коров в корралях и молчаньем гор в, кажется, Уасэче (ненаю) – ходил, врубался в старые маленькие крытые фургоны, что семьи держат у себя на задних дворах, как реликвии прошлого, как в Лоуэлле люди хранят дагеротипы – затем Огден, в который я врубился, япские хипстеры, чокнутая бичовая улочка с баром «Кокомо», от подножья которой высятся горы с белыми шапками – городок, о котором я кое-что слышал, а теперь вижу, это что-то – потом я из окна врубался в Фармингтон, маленькое поселенье у-кромки-гор – затем в Солт-Лейке крупный четырехчасовой перестой из-за забастовки водителей, который я провожу отчасти сам по себе, гуляя и врубаясь в япскую бильярдную, и тусуюсь по вокзалу с моряками курсом на Фриско – и старые добрые военно-воздушные мальчишки, чей виски я весь выпил еще до Шайенна, сошли в Огдене – также два старых моряка направляются в Сиэттльский Н. С. М., один из них знавал Небраску и Вайоминг много лет назад как циркач! – но старые засранцы-зануды вроде североатлантических М. П. К. [38]в 1943-м – Уехали из Солт-Лейка после того, как я предпринял три прогулки, долгие, в девять или около того, пересекли равнины, в Неваде начали останавливаться буквально каждые десять миль, чтобы пассажиры просаживали деньги на игральные автоматы, главный пентюх мой морской приятель – Уэндоувер, Уэллз, Элко, Уиннемакка, Лавлок, то и дело останавливаемся, и я хожу и повсюду врубаюсь, а в Невадии смертельный холод – Наконец мне выпадает врубиться в это чокнутое Рино, улетев по декси в 6:30 утра, громыхающее рулеткой и с девушками заведения, и мной, три пива и чуть не опаздываю на автобус, и пацан с тиком при деньгах, такой симпотный и трагичный у стола с фараоном, три пидорка наблюдают, а солдат спрашивает у бара девушку, и еврейский из Нью-Йорка смазливый игрок с девушками, и затуманенные улицы, и пёзды , в том городе это грех – затем новый педовый водила в ОДНОЙ перчатке (и передо мной молодой солдат Шустряк со странным подбородочным дергуном и возлюбленной) – в гору и домой в Траки, совсем как Лоуэлл, пряничные домики и пятифутовый снег, я погулял, в носу у меня пересохло – через Перевал Доннера и вниз, к туманам Калифорнии, Колфэкса, Обёрна, Роузвилла, старый юрист из Сакраменто, говорит, как У. К. Филдз, с тростью, и пацан, в Сакри у меня унылость, и сразу во Фриско, которого было не увидеть с Заливного моста, хотя по пути я пытался врубиться во Фрисковые оттяги в маленьком персонаже в матерчатой кепке передо мной и колготни снаружи – Позвонил Баклу, дождался его в салуне на углу Мишн и Шестой – всё с Баклом, покуда Коди не появился с ОДНОЙ драгоценной мастыркой, что довезла нас улетно-чокнуто-с-воплями-дико в самую субб-ночь Малого Харлема, где нам рассказали, что Кореш порезал свою женщину и за нехваткой денег я отдал свой МексГрадский бумажник девке, которой, Пять Парней И Всех Звать Дай чокнутым моросливым негресским утром я ввинчивал сорок восемь часов спустя – О чума!