Джон Донн - Стихотворения и поэмы

В любви мы слишком многого хотим
Иль слишком малого: то серафим,
То бык нас манит *: а виной – мы сами;
Тщеславный Бабуин был трижды прав,
Возвышенную цель себе избрав;
Но не достигнув цели чудесами,
Чудит иначе: слезными глазами
Уставясь ей в глаза: мол, пожалей! —
Он лапой желто-бурою своей *
(Сильна Природа-мать!) под юбку лезет к ней.

Сперва ей невдомек: на что ему
Сие? И непонятно: почему
Ей стало вдруг так жарко и щекотно?
Не поощряя – но и не грозя,
Отчасти тая – но еще не вся,
Она, наполовину неохотно,
Уже почти к нему прильнула плотно…
Но входит брат внезапно, Тефелит;
Гром, стук! Булыжник в воздухе летит.
Несчастный Бабуин! Он изгнан – и убит.

Из хижины разбитой поспеша,
Нашла ли новый уголок Душа?
Вполне; ей даже повезло похлеще:
Адам и Ева, легши вместе, кровь
Смешали *, и утроба Евы вновь,
Как смесь алхимика, нагрелась в пещи, —
Из коей выпеклись такие вещи:
Ком печени – исток витальных сил *,
Дающих влагу виадукам жил,
И сердце – ярый мех, вздувающий наш пыл.

И, наконец, вместилище ума —
В надежной башне наверху холма
Мозг утонченный, средоточье нитей,
Крепящих всех частей телесных связь;
Душа, за эти нити ухватясь,
Воссела там. Из бывших с ней событий
Усвоив опыт лжи, измен, соитий,
Она уже вполне годилась в строй
Жен праведных. Фетх было имя той,
Что стала Каину супругой и сестрой.

Кто б ни был ты, читающий сей труд
Не льстивый (ибо льстивые все врут):
Скажи, не странно ли, что брат проклятый
Все изобрел – соху, ярмо, топор *, —
Потребное нам в жизни до сих пор,
Что Каин – первый на земле оратай,
А Сет – лишь звезд унылый соглядатай,
При том, что праведник? Хоть благо чтут,
Но благо, как и зло, не абсолют:
Сравненье – наш закон, а предрассудок – суд.

Представь: мир – мертв. Его мы расчленять
Начнем, чтоб анатомию понять.
Как лицемер-наследник, юный мот,
Отцовский гроб слезами обольет, —
Так нам пристало в траур облачиться,
И пусть наш плач окупится сторицей.
Но как же весть о смерти примет слух,
Коль наша Муза здравствует, чей дух
Велит, чтоб снова к жизни мир восстал, —
Пусть столь же хрупкий, смертный, как и встарь?
И в мире сем Ты, лучшая из дев,
Явила бездну мудрости, сумев
Свою судьбу печальную связать
С тем духом, что мечтает рассказать
Все о Тебе – грядущим поколеньям,
Дабы они взирали с изумленьем
На схватку – от начала до конца —
Искусства кисти с красотой лица.
Ведь столь прекрасна Ты и столь добра,
Что неподвластна мастерству пера:
Кто воспоет тебя – тому хвала.
При жизни Ты окружена была
Толпой льстецов. От их пчелиных жал
Тебя румянец робкий не спасал.
Лишь смерть стирает клевету и лесть —
И виден человек, каков он есть.
Как сын Египта встарь был озабочен
Тем, чтоб не дом, а гроб его стал прочен:
Ведь гроб – гранит, а дом – всего лишь глина, —
Так после смерти нами Ты хвалима.
Лишь Ты повинна в торжестве своем,
Тебе – твое по праву воздаем.
Здесь красота была Тебе наградой,
А там – добром свершенным дух свой радуй,
И та хвала, что мы Тебе поем,
Пусть повествует о Творце твоем:
Как песнь Ему, на небе со святыми
Твоя душа да славит Божье имя.
Тебя ж – лишь Ангел воспоет: твой вид
Его на гимн прекрасный вдохновит.
Как в детстве видно, кем дитя растет,
Так Ты – любовью первой – тех высот
Достигла сразу, где теперь звучат
Напевы – вне времен и вне утрат —
Души твоей, оплаканной родными…
Напрасный плач! Твое пребудет имя
И в наших песнях: в них навеки твой
Остался лад и музыкальный строй.

Когда Ее высокая душа,
Стяжав венец, на небеса взошла
(Ведь кто душою наделен? – Лишь тот,
Кто благородно мыслит и живет * ,
А если низкому душа дана, —
То не ему принадлежит она!), —
Когда земной извилистой тропой
Взошла Царица в вышний свой покой,
Воздав хвалу Святым за попеченье,
И стала нотой в их согласном пенье, —
В тот миг наш мир сотрясся и зачах:
Он окровавлен, плач – в его очах * ,
Его готов покинуть жизни дух…
И миру предстоит одно из двух:
Утратить жизнь – иль снова обрести.
(Но к Ней теперь иного нет пути,
Чем доброта: чтоб вновь Ее узреть,
Нам всем, живущим, надо подобреть.)
Мир лихорадит * : по нему – волной —
То скорбь, то радость, то мороз, то зной.
Ты болен, мир. Как прочие больные,
Едва минует приступ малярии,
Ты полагаешь, будто исцелен, —
Но в летаргический впадаешь сон.
Ты так печален, разлучившись с Ней,
Как будто нет ни солнца, ни людей,
Ты так с Ее уходом исстрадался,
Что пал без чувств и с памятью расстался.
Хоть страшен был твой громкий плач по Ней,
Но то, что ты умолк, – еще страшней.
Да, словно сути собственной лишен,
Ты Ею стал – и вместе с Ней ушел.
И, как младенец у купели ждет,
Доколе крестный-принц в собор войдет, —
Так ждешь и ты среди холодных плит,
Покинут, брошен, Ею позабыт.
Всё – имя, смысл и контуры свои * —
Обретший в Ней, ты ныне – в забытьи.
Хоть месяцы прошли со дня потери
(Часы застыли, времени не меря), —
Никто достойным образом не смог
Сказать о Ней за этот долгий срок.
Как будто, не оставив завещанья,
Уже лежит правитель без сознанья,
И знать скрывает, жив иль умер он,
Пока наследник не провозглашен, —
Так мы теперь. Впридачу к прочим бедам
Закон неясен, прецедент неведом:
Цемент, что воедино все скреплял,
Распался в прах и силу потерял.
Кощунство – повторять: «Она мертва!»,
Печать бессилья – жалкие слова.
Молчанье воцаряется в ответ:
Ушла душа, и сил для плача нет.
О мир, ты болен, близок твой конец,
Помочь нельзя, и ты уже – мертвец:
Не удержав Ее, не исцелив,
Расставшись с Нею, – ты и сам не жив.
Ты не воскреснешь. Лучше поскорей
Займемся анатомией твоей.
Сама Ее кончина – знак того,
Что в теле мира лучшее – мертво
Иль смертно… Только пусть не говорят,
Что он с собой покончил: в том навряд
Сумеет кто-то обличить его, —
В живых ведь не осталось никого…
Нет, все же что-то в мире сохранилось:
Хотя Она (чья смерть распространилась
На целый мир) сокрылась, – но в ночи
Ее душа чуть видные лучи
Добра и милосердья свыше льет
На тех, кто должное Ей воздает
На этом свете; хоть Ее и нет, —
Но памяти мерцает полусвет…
Покинув старый мир, Она вольна
Мир новый созидать * ; его Она,
Собрав живущих добрые дела,
Из доброты почти уж создала…
А впрочем, верно это или нет?
Ведь в новизне таится новый вред
(Выходит так, словно Ее труды
Вновь насаждают райские сады,
Что от греха и зла чисты вполне,
Покуда Змей в них не вползет извне).
Как бури сокрушат утеса твердость,
Так мощь богатыря – подточит гордость:
Чтоб новый не был горем омрачен, —
Изъяны мира прежнего учтем;
Кто знает цену вещи – только тот
С умом отвергнет или изберет…
«Здоровья в мире нет, – врачи твердят. —
Ты не смертельно болен? Будь же рад!»
Но есть ли тяжелей недуг, чем знать,
Что исцеленья нечего и ждать?
Мы все больны с рожденья; матерей
Мы слышим плач – мол, дети все быстрей
Рождаются, и буйный их приход —
Зловещий признак будущих невзгод… *
О, что за хитрый умысел такой,
Чтобы созданье Божье – род людской —