Джон Донн - Стихотворения и поэмы

И коль схоласты правы, что Ковчег
Был по пропорциям, как человек * , —
То в Ней одной находим до сих пор мы
Прообраз их величественной формы.
Она и душу с плотью совместила,
И между ними распри прекратила, —
Она! – О, все обличья, рядом с ней,
Одно другого хуже и страшней…
Она, она – мертва! Узнав о том,
Пойми, что мир – чудовищный фантом!
Вот нашей «Анатомии» значенье:
Сей мир не пробуждает в нас влеченья.
К тому же – сами в помраченье мы:
Воистину, сердца, как и умы,
Отравлены у нас, и горький яд
И в чувства наши, и в дела струят.
Вот почему нам чужд любой предмет —
Для нас в нем ни добра, ни смысла нет
(Ну, а людей природа – какова?
Не лучше, чем о ней гласит молва!),
В деяньях человека – ни следа
Добра не сыщешь: сущая беда!..
И Цвет – Гармонии вторая часть —
За Формой вслед готовится пропасть:
Ведь Форма, пусть приятная для глаза,
Без Цвета – словно перстень без алмаза.
Алхимик-турок, чей болезнен вид
И грязен плащ, нам жалобно твердит,
Что в золото, как яд, проникла ртуть * :
Вот такова и мирозданья суть.
Когда-то Бог, творенье начиная
И, как младенца, Землю пеленая,
Чтоб радостной игрой ее занять,
Велел ей краски всякий день менять, —
И, словно образец такой затеи,
Повесил в небе радугу * над нею.
Прекраснее, чем Зренье, чувства нет,
Но пищею для Зренья служит Цвет,
А Цвет испорчен: он не тот, что прежде,
Весны и Лета выцвели одежды.
Исчез румянец яркий с наших щек —
И души, вместо них, стыдом облек…
Но нет – надежда бы еще цвела,
Когда б Она – Она не умерла! —
Та, что цвела, когда была живой,
Багрянцем, белизной и синевой,
И в ком все вещи мира, как в раю,
Черпали свежесть и красу свою, —
Она, вместившая все краски мира,
Она, чей лик прозрачнее эфира
(И пламя тяжело в сравненье с ней,
И темен блеск сверкающих камней), —
Она, она мертва!.. Вглядись, пойми —
И этот мир, как призрак, восприми
И нашу «Анатомию» тверди,
Чтоб ужас свил гнездо в твоей груди…
Исчезла Цвета красота: отныне
Усилья надо прилагать Гордыне,
Чтоб красками Пороки позлащать,
Заемными румянами прельщать.
И до того дошел стихий разброд,
Что от Земли замкнулся Небосвод,
И вещество лишилось восприятья:
Отец и Мать бесплодны * – нет зачатья
Дождя меж туч, и в должный срок с высот
Живящий Ливень больше не идет.
И воздух перестал в конце концов
Высиживать сезоны, как птенцов:
Весна теперь не колыбель – могила.
Всю землю лжеученье полонило,
И Метеоры небосклон плодит:
Значенье их темно, и странен вид.
Волхвы Египта вызвать не могли
Червей, что днесь родятся из земли * .
Художник нынче хвалится, что он
Творит созвездий новых небосклон,
Как будто бы и впрямь влиянье звезд
Приходит через краски или холст,
Иль мастер судьбоносен, как звезда…
Искусства суть сокрылась навсегда,
Скупится Небо, и Земля тощает,
А разум наш их целей не вмещает.
Когда бы связи Неба и Земли
До полного разлада не дошли, —
Она, о ком звучит наш скорбный глас,
Могла б сильней воздействовать на нас.
Ведь если даже слабые растенья
Нам, высохнув, приносят исцеленье, —
Тем более, почив, живет Она,
Всесильной добродетели полна.
О мир, ты должен песней лебединой
Ее отпеть – и сгинуть в миг единый…
Теряет свойства даже сильный яд,
Когда от гада мертвого он взят, —
Но власть добра, что пребывает в Ней,
Со смертью сделалась еще сильней…

Она, в ком добродетели росток,
Зазеленев, расцвел в свой лучший срок,
Она, чьей волей светлые стремленья
Рождались в душах, всем на удивленье, —
Она все страны тем обогатила,
Что единеньем их озолотила:
При этом даже сами короли
Смирение впервые обрели,
Вельможи подобрели, а народ
Сам отказался от излишних льгот;
Болтать несносно жены перестали,
Монахини воздержаннее стали…
Она б свершила больше славных дел,
Когда б Железный Век не заржавел, —
Но вот, она мертва!.. Об этом зная,
Пойми, что весь наш мир – зола сухая * :
Вот нашей «Анатомии» урок.
Ни кровью, ни слезами ты б не смог
Мир увлажнить, – нет, это невозможно:
Страданья – жалки, смерть сама – ничтожна.
Но то блаженство, что с теченьем дней
В Ней возрастало, – и теперь при Ней.
Нам не понять при первом рассеченье *
Всех органов устройство и значенье:
Чтоб связи между ними отыскать,
Труп следует и дальше рассекать;
Но тела всей Вселенной нам едва ли
Хватило б, чтоб исследовать детали.
Кто мнит себя здоровым, вряд ли рад,
Коль об его болезнях говорят.
Прерву же речь. О Лучшая из дев!
Мы, рассказать немногое успев,
Ждем – о Тебе еще заговорят;
Ты ж, строкам сим придав напевный лад,
Прими оброк за этот – Первый – Год:
На убыль воск его свечей идет,
Чтоб каждый год здесь, на Земле, в печали
Мы вновь твое Рожденье отмечали
Второе: ибо Душ в тела вхожденье —
Вершится здесь, другое ж их рожденье —
Есть Смерть. Она одна весьма умело
Выводит Душу, как дитя из тела.
А вы, чьих добродетелей творец —
Она, кто в Ней находит образец, —
Коль скоро вы считаете, что вправе
Лишь проза о Ее поведать славе,
Иль хроника, быть может; но никак
Не должно воспевать Ее в стихах, —

Вы вспомните: Сам Бог, в конце Закона *
Песнь поместив, велел, чтоб неуклонно
Той Песни Моисей учил народ.
Он знал: когда из памяти уйдет
Закон, когда забудутся Писанья, —
Одна лишь Песнь удержится в сознанье.
Вот почему и я, насколько мог,
Пред Ней исполнил стихотворный долг:
Сей непостижной Смерти вопреки
Я заключил Ее в свои стихи, —
Ее, кого вмещает мрачный гроб,
Я поселил в своей поэме, чтоб,
Как Души – Небо, как тела – могила,
Так доблести – Поэзия хранила!

Нет, не могу поверить, что Она
В сей ящик мраморный заключена,
И что в плену порфира * и гранита —
Ее глаза, светлее хризолита,
Ее лица и жемчуг, и рубин!..
Две Индии – вместились в гроб один:
Сей дивной плоти каждый дюйм вмещал
Сокровище – ценой в эскуриал!
О, чьих бы рук, чьего ума усилья
Ее бы вновь из мертвых воскресили?
Смогу ль стихами оживить то имя,
Что эти строки сделало живыми?
Нет, эти строки слабы и мертвы,
В них не живет Ее душа, увы!
И все же лишь в стихах Она цветущей
Пребудет – и теперь, и в день грядущий:
Ведь если бы она не умерла, —
То как бы в этих строфах ожила?
Но пусть живет поэма год за годом,
Пока весь мир, пронзен Ее уходом,
Не умер… Вот краса его и лоск:
Его рука – король, советник – мозг,
Священник – сердце, рот – законовед,
Живот – богач, бедняк – спинной хребет,
Солдаты – пальцы, а ступни – купцы,
Что сводят мира дальние концы.
Но тонких духов сонм, что постоянно
Приводит в лад все клавиши органа,
Рожден на свет Ее любовью был:
Она ушла – и мир лишился сил,
И смерти не над кем торжествовать:
Кого еще осталось убивать?
Ну, разве что – убить уже весь мир,
Чтоб больше страх Природу не томил:
Мол, снова часть урвать удастся Смерти…
Нет, миру не грозит ничто, поверьте!..
Мертва ль Она и вправду? В нашей власти
Представить: как разъятые на части
Лежат часы, но мастер, в свой черед,
Их снова воедино соберет * ;
Иль словно в Африке речной поток,
Что Нигером зовется, некий срок
Проводит под землей * , как под мостом,
Чтоб вновь наружу вырваться потом, —
Так и Она из гроба навсегда
Восстанет, в добродетели тверда…
Но, если Небо этому и радо, —
Нам здесь, теперь, Ее увидеть надо,
Пусть даже дух ее на Небе чтим,
Как Ангел иль Престол, иль Херувим * .
И, как старик воспоминаньям рад
О том, чем тешил в юности свой взгляд, —
Так голод мира утолишь сейчас
Лишь мыслью, что Она жила меж нас.
Природа! Радуйся, что избежала
Ты смерти от Последнего Пожара:
От этого ревущего костра
В одной лишь Ней – ты всю себя спасла!
Да, в Ней, чье тело столь благоуханно,
Что не нужны ни масти, ни румяна, —
Ведь создала Душа ее сама
Ту плоть – сосуд прозрачный для ума.
Конечно, все хвалу Ей воссылали,
Но все ж Ее лишь лучшие – желали.
И, как Святые в Небе знать хотят,
Кому из них храм новый посвятят;
Иль, если вспыхнет новая комета,
Художники сойдутся для совета:
Как рисовать ее туманный свет?
Но смотрят, – а кометы снова нет, —
Так спорил мир, пока ее не стало,
Верней, Душа быть плотью перестала.
Мгновенно в лампе прогорит бальзам * ,
На миг усладу даровав глазам. —
Так и Она, невинна и бела,
Готовясь к свадьбе, чистой умерла.
Чтоб не вкусить страданий, в мир иной
Она ушла, еще не став женой * ,
И, суеты мирской презрев дела,
Как опиум, кончину приняла * .
Нет – смерти плоть Ее не поддалась,
А только впала в длительный экстаз.