Филиппо Томмазо Маринетти - Стальной альков

Действительно, по мере того, как растёт дерзость солнца, выметающего вон своими длинными гибкими стальными и золотыми мётлами ужасные клубы дыма, тумана, грохота, шума, я замечаю, что посреди солдат с голубыми ореолами есть несколько убитых, много раненых, но эти сияющие и уверенные в будущем остались невредимыми.

Три часа спустя я возвращаюсь в подразделение. Починка повреждённых телефонных линий. Линейные монтёры бегут по улице. Один несёт телефонный аппарат, другой – бухты проволоки. Я встречаю быстрых ординарцев на велосипедах, то и дело огибающих широкие воронки, оставшиеся от взрывов. Огонь австрийцев становится всё слабее. Долетают последние отчаянные снаряды. В артиллерийском отделении узнаю первые новости, голоса звучат фальшиво, правдиво, неопределённо. Много раненых, несколько убитых. Наши мулы погибли. Наши пехотинцы контратакуют вместе с англичанами в Чезуне, чтобы вернуть обратно 300 ярдов. Наш пустой барак охвачен огнём. Австрийская бомбардировка теперь усиливается в Кампьелло. Австрийцы захватили вершину Экерле у англичан. Много снарядов упало на Пьовене и Скио [34] Пьовене (Piovene) и Скио (Schio) города в провинции Виченца. . Австрийское наступление разворачивается от Валь Д'Астико до моря; наша линия колеблется, но держится крепко. В воздухе пахнет победой.

В 10 часов бомбардировка, начавшаяся в полтретьего ночи, полностью прекращается. Валь Сил0 вновь обретает свою альпийскую душу, до краёв наполненную тишиной, наивную, нежную, тоскующую. Однако вскоре наполняется совершенно неожиданным гулом. Это вчерашний оркестровый кортеж, марширующий, с ожесточением гремя литаврами, издавая резкие жестяные неприличные звуки. К ним присоединяются две гитары и кларнет. Дирижёр безумствует, неистово жестикулируя; кажется, что он шутовски управляет душой Родины, всё ещё взволнованной страшным финалом, в котором толпы австрийцев будут убиты и поглощены пузатыми и жадными пушками.

Я засыпаю в бараке обессиленный, удовлетворённый. Свинцовый сон.

В полдень меня разбудили два наших орудийных залпа, в то время как мне казалось, что это Гьяндуссо стучит в мою дверь. Сквозь сон я кричу «Войди-и-те!» Я принял канонаду за безобидный стук в дверь, настолько глубок был мой сон.

Три дня спустя автомобиль, в котором был генерал Монези, останавливается перед бараками нашего отделения. Он входит, весёлый. Отличные новости. С уверенностью победоносного генерала, сообщив мне, что он был на футуристическом вечере в Брешии, рассказывает о провалившемся плане австрийцев, которые надеялись прорваться, разгромив все наши укрепления (Форт Корбин, Чима Арде, Чезуна), достигнув Ченджо, а затем в обход выйти к Пао. Наши утраченные позиции в Тонале отвоёваны. Азиаго, Граппа держатся. Мы потеряли часть Монтелло, где стоят главные силы австрийцев, которые удаётся сдерживать.

Генерал Монези уходит под проливным дождём, в то время как плотный туман расходится, разорванный в клочья ветром, поднимающим с Валь Д'Астико неиссякаемый облачный котёл. Наши 75-е никогда не молчат, и их снаряды летят с шипением водной торпеды.

Птоо!… фиссссс

Пто! Пто! Пто! фиииии

Птоо! Птоо! Птоо! фиииии

19 июня на заре я встречаю весёлую и кокетливую Зазà с листом бумаги в зубах, в сопровождении её нового кавалера Лиго, смешного пёсика, помеси пуделя и выродившегося бульдога. Невероятно подвижный, гарцующий как лошадка, рыжий как Зазà, но безостановочно вертящийся, с изящной мордочкой со странным розовато-чёрным носом, водянисто-серыми глазами, грациозный, смышлёный, оживлённый, уже очень немолодой. Всегда готовый к случке. Он заигрывает с Зазà и вырывает у неё лист бумаги. Я подхватываю листок на лету и читаю: «Бюллетень Диаса – 9011 австрийских пленных и около 300 захваченных австрийских пулемётов. Наши войска отбивают Монтелло и отбрасывают австрийцев к Пьяве».

Вечером 21 июня я наблюдаю и руковожу ходом буровзрывных работ по установке нового барака. Трое артиллеристов сгрудились вокруг стержня, вбитого в складку скалы. Кувалда, зажатая в грубых руках, пролетает мимо моей головы, каждый раз наверху сверкая розовым в последних косых лучах солнца. Второй артиллерист то и дело засовывает в отверстие скребок, чтобы убрать пыль. Я аккуратно вставляю сабулит [35] Сабулит – напоминающее аммонал взрывчатое вещество, использовавшееся в итальянской армии в годы Первой мировой войны. , капсулу и фитиль. Всем отойти на 50 метров. Артиллерист поджигает фитиль и отбегает

Тум Тум ПРААНГ

Затем звук шумного, шу-у-умного падения обломков. Зазё лаяла и скакала, в то время как прибыл запыхавшийся ординарец-велосипедист. Капитан прочёл и передал мне приказ выступить в Скандиано [36] Скандиано (итал. Scandiano) – город в Италии, в провинции Реджо-нель-Эмилия области Эмилия-Романья. , чтобы присоединиться к подразделению бронированных автомобилей, к которому я был приписан.

22 июня, отправляясь из Валь Силà пешком, в сопровождении беспрестанно болтавшего денщика Гьяндуссо, я внезапно ощутил, как в моих ногах вновь ожила опьяняющая эластичнейшая походка Карсо [37] В сентябре 1917 г. во время одиннадцатой битвы при Изонцо итальянцами была одержана небольшая победа на Карсо. . По сторонам спускавшейся вниз улицы громоздились английские крупнокалиберные орудия, которые чистили, припевая, высокие светловолосые батарейцы в колониальных касках и с голыми руками. Эти суровые, слегка приглушённые голоса моряков из-за Ла-Манша контрастировали с мягкими благоухающими дуновениями летнего ветра, устало овевавшего бескрайнюю венецианскую равнину, внизу, под Ченджо.

Моя собачка Зазà вертела задом, лаяла, приглашая меня припустить бегом. Я побежал вслед за ней вдоль по улице. Гора полностью изменила свою форму после бомбардировки. Я остановился, потрясённый горячим и пылким видением широко раскинувшейся передо мной Родины, вздымавшей, казалось, просторную грудь равнины, татуированной линиями улиц и ворсистой от деревьев, которые солнце глазировало золотистой испариной. Город и деревни были её талисманами.

Сегодня 22 июня, 22 это дважды 11, моё любимое число, счастливое число, приносившее мне удачу и связывавшее меня с Италией.

В Кампьелло, среди трёх глубоких воронок, оставленных снарядами 305 калибра, я обнаружил свою коляску с мулом и поклажей. Все погрузились, включая лающую Заза. Гьяндуссо сказал:

– Вы только поглядите, какой снаряд 280 калибра. Не разорвался. Спит себе на боку, как поросёнок. Как будто мы едем на ярмарку.

Раскалённая улица полна английских солдат, отпускающих сомнительные комплименты прекрасным итальянским горожанкам. Гьяндуссо изрекает сентенцию: