Филиппо Томмазо Маринетти - Стальной альков

– Отставить, так не обращаются с солдатами победителями.

– Но, господин лейтенант, он дал мне кулаком в нос. Взгляните, сколько кровищи.

– Пусть себе идёт, он пьян. Нужно уважать опьянение героев.

– Если это приказ, господин лейтенант, то пусть идёт. Хвастливые бестии распоясалась в тёмном городе. Будут неприятности, но не имеет значения.

Всю ночь напролёт я шатался по городу вместе с ардити, подпевая им и подхватывая припевы их песен, пьяный не от вина, но от того преображающего алкоголя, который все философы мечтают растворить и уничтожить в своих педантичных холодных перегонных кубах, и который называется патриотизмом. В этом смысле я никогда не стану трезвенником.

На заре, в вагоне второго класса, везущем меня в Модену, я, наконец, встречаю заслуженную награду, преподнесённую мне Родиной.

Действительно, прекрасная итальянка. Темноволосая, изящная, нежная и гибкая. Тридцатилетняя, с великолепными глазами, волосами и зубами. Но не будем торопиться! Я опишу её вам мало-помалу. Постараюсь обуздать все свои порывы, в том числе мой дескриптивный лиризм. Я созерцаю её в восхищении. Гьяндуссо изумлённо уставился на неё. Зазà свернулась клубком у её ног. Я вступаю в разговор. Находчивый, напористый, интуитивный. Чувствую её заинтересованность в нашей победе. Рассказываю о битве. Прекрасная дама слушает, внимание в каждом движении. Её зовут Розина Миллари из Одерцо [48] Одерцо (итал. Oderzo) – коммуна в Италии, располагается в провинции Тревизо области Венеция. . Богатая беженка, немного растерянная, поскольку ей не нравятся пригласившие её родственники. Ей придётся весь день бесцельно провести в Модене, чтобы тем же вечером отправиться на их загородную виллу. Я приглашаю красавицу на завтрак. Она в нерешительности. Но фортуна на моей стороне. Действительно, невозможно ни в чём отказать солдату победителю. На вокзале в Модене позавтракать негде. Скопление солдат и давка вынуждают нас выбраться оттуда как можно быстрее вместе с её и моим багажом, Гьяндуссо, Зазà, и через некоторое время вся импровизированная семья обосновывается в гостинице «Италия».

У меня душа итальянского солдата. Вы знаете, что значит быть 40-летним, гениальным, исполненным обаяния, могучим генератором новейших здоровых идей, отданных в дар миру, создателем мощных поэм и, тем не менее, не задумываясь пожертвовать всем этим ради своей земли и своего народа, находящихся в опасности?

Вы скажете, что одним лейтенантом на фронте больше, одним меньше, не имеет значения. Однако этот лейтенант носит прославленное имя; благодаря своему красноречию – он стал примером, маяком, живым знаменем, примером мужества и веры для всех тех, кто доверяет ему. Вот кто я такой. Аккумулятор патриотической энергии, эффективнейший и абсолютно бескорыстный. Таким образом, я мобилизовал самый непокорный из темпераментов, дисциплинировал и наступил на горло собственной гордости, всегда вытягиваясь по стойке смирно перед старшими по званию, не стоившими моего мизинца. Вот истинный героизм, заслуживающий, дорогие пассатисты и дорогие пассатистки, награды, схваченной грубыми руками и без церемоний!

В номер гостиницы «Италия» я вошёл, как входят в кондитерскую после длительного воздержания от сладкого. Я разглагольствовал о любви с красноречивым и трогательнейшим лиризмом, предлагая прекрасной даме для капитуляции все бархатные трамплины, но в действительности я покорил её, можно сказать, своим авторитетом.

Это не было тяжкой повинностью, возложенной на мою подружку, напротив, я выдал ей патент на бессрочное пользование побережьем великого моря сладострастия, после того, как галантно обучил её колеблющийся дух свободному плаванию в его глубинах.

Комнату освещали отблески тысячи знамён, пламеневших на фасадах домов. Переносные подвесные сады. Красный цвет казался поистине обновлённым. Презренный зелёный цвет Капоретто превратился в зелень Пьяве, в изумрудный цвет Адриатического моря, он станет победным зелёным цветом Изонцо. Раскалённое небо, казалось, кружилось в руках полураздетых берсальеров, свирепых, горланящих, с глотками, полными дикого итальянизма и гордости, любовь – вендетта – грабёж – героизм – мафия.

Я последовал за своей красавицей, решившей заняться распаковкой багажа. Нежный укус сзади в шею. Затем я раздел её. Я приступил к делу томно, со всеми ласками, которыми отличаются венецианские любовники, и с воркованием птицы, проклинающей свою клетку, молящей о свободе и не знающей иного неба, кроме отражающегося в чашке с водой. Я ошеломил её поцелуями и бесконечными ласками. Я овладевал ею снова и снова, пылко, порывисто, теряя рассудок. Потом я остановился. Я швырнул на диван душу, служившую мне до тех пор, и вытащил наружу другую из глубины своего существа.

Необходимо, подумал я, с научной точностью и со сладострастием гурмана оценить приз, приготовленный для меня судьбой.

Я мягко заставил замолчать Розину, стремившуюся рассказать мне о трусливой глупости своего мужа нотариуса, педантичного германофила, пораженца, уклонившегося от отправки на фронт, несмотря на свои 25 лет, отличное здоровье, и сказал ей:

– Дорогая Розина, ты слишком прекрасна, чтобы скрываться под сорочкой, сними её. Я хочу тщательно проанализировать твою красоту и сделать набросок.

Я вскочил с постели, схватил свою записную книжку, поудобнее уложил обнажённую Розину:

– Закрой глаза. Хорошо!.. теперь открой!

Удивительные глаза. Роговица слегка голубоватая, с мельчайшими кровеносными сосудами в уголках, утопающая в странной сладкой золотистой наливке. Чёрный зрачок, окружённый тёмным золотом…

Розина поражена, сдерживая свою радость, она бросает мне сверкающий и лукавый взгляд, великолепно сочетающийся с улыбкой. Это расцветающая подвижная улыбка, открывающая мелкие свежие белые острые зубы. Мне приходит на ум юная Мадонна Рафаэля, только более горячая, страстная, за стёклами быстрого лимузина.

Я люблю маленькие пылкие крепкие груди. У Розины они, наоборот, немного тяжеловатые и слегка материнские. Но красивый купол живота великолепен. Под пупком едва заметный перпендикулярный спуск, маленькая, еле намеченная тропинка, теряющаяся в треугольной тени между бёдрами, ещё более восхитительными. С крепкими мускулами, скрытыми под нежной плотью. Прекрасные мягкие и новые подушки с упругими пружинами мускулов.

Но Розину раздражает такая скульптурная эстетика. Снова поцелуи, снова ласки и новая пауза с неизбежной болтовнёй о муже, которого Розина называет теперь испорченным пассатистом и другом проституток.

Наш диалог прерывается прыжком Зазà, которой захотелось свернуться клубком между нами.