Эрих Мария Ремарк - Возлюби ближнего своего. Ночь в Лиссабоне

– Анкеты, – сказал он человеку за столом.

Писарь был худой прыщавый человек, похожий на селедку.

– Имя? – спросил он неожиданно низким голосом.

– Людвиг Керн.

– Родился?

– Тридцатого ноября тысяча девятьсот четырнадцатого года в Дрездене.

– Значит, немец?

– Нет. Не имею подданства. Выселен.

Комиссар поднял глаза.

– Ведь вам двадцать один? Что же вы натворили?

– Ничего. Мой отец был выслан. Так как я был тогда несовершеннолетний, то и я тоже.

– А почему ваш отец?..

Керн замолчал на мгновение. Год эмиграции научил его следить за каждым своим словом при разговоре с властями.

– На него поступил ложный донос как на политически неблагонадежного, – сказал он наконец.

– Еврей? – спросил писарь.

– По отцу. Мать немка.

– Ага.

Комиссар стряхнул на пол пепел сигареты.

– Почему же вы не остались в Германии?

– У нас отобрали паспорта и выслали. Если бы мы остались, нас бы посадили. А если уж сидеть, то лучше в другой стране, а не в Германии.

Комиссар сухо засмеялся.

– Могу себе представить. Как же вы без паспорта перешли через границу?

– На чешской границе тогда было достаточно простой справки с места жительства. У нас она еще была. С такой бумажкой в Чехословакии можно было жить три дня.

– А потом?

– Мы получили временную прописку. На три месяца. Потом нам снова пришлось уехать.

– Вы уже давно в Австрии?

– Три месяца.

– Почему вы не сообщили в полицию?

– Потому что тогда бы меня выселили.

– Гм. – Комиссар похлопал по ручке кресла. – Откуда вам это известно?

Керн умолчал, что, когда он и его родители в первый раз перешли австрийскую границу, они сразу же сообщили в полицию. В тот же день их отправили обратно.

Перейдя через границу во второй раз, они больше не сообщали об этом в полицию.

– Может быть, это не так? – спросил он.

– Не задавайте вопросов. Ваше дело – отвечать, – грубо оборвал писарь.

– Где теперь ваши родители? – спросил комиссар.

– Мать в Венгрии. Ее там прописали. У нее венгерское происхождение. Отец был арестован и выслан, когда меня не было в отеле. Я не знаю, где он!

– Ваша профессия?

– Был студентом.

– На что вы жили?

– У меня было немного денег.

– Сколько?

– Здесь двенадцать шиллингов. Остальное у знакомых. – Кроме этих двенадцати шиллингов, у Керна не было ни гроша. Он заработал их, торгуя мылом, духами и туалетной водой. Но если бы он в этом сознался, его оштрафовали бы за противозаконный труд.

Комиссар встал и зевнул.

– Это последний?

– Еще один внизу, – сказал писарь.

– Будет то же самое. Много шума из ничего. – Комиссар покосился на офицера. – Одни только иностранцы без прописки. Не похоже на коммунистический заговор, а? Кто сделал заявление?

– Хозяин такой же дыры. Только с клопами, – сказал писарь. – Конкуренция, вероятно.

Комиссар засмеялся. Вдруг он заметил, что Керн еще в комнате.

– Увести. Сами знаете, что положено: четырнадцать дней ареста и выселение. – Он еще раз зевнул. – Пойду съем гуляш и выпью пива.

Керна привели в камеру меньше прежней. Кроме него в ней находилось еще пять арестованных: в том числе поляк из пансиона. Через четверть часа привели и Штайнера. Он сел около Керна.

– Первый раз в тюряге, малыш?

Керн кивнул.

– Ну и как? Чувствуешь себя убийцей?

Керн скривил губы:

– Вроде того. Вы знаете, тюрьма… у меня еще старые представления об этом.

– Это еще не тюрьма, – поучал его Штайнер. – Это каталажка. Тюрьма будет потом.

– Ты уже был?

– Да. Сперва тяжело. Потом легче. Особенно зимой. По крайней мере, спокойно. Человек без паспорта – это труп в отпуске. Ему остается только покончить с собой, больше ничего.

– А с паспортом? С паспортом все равно не получишь разрешения на работу.

– Конечно, нет. Зато получишь право подыхать с голоду совершенно спокойно. А не на бегу. Это уже много.

Керн смотрел прямо перед собой. Штайнер похлопал его по плечу:

– Выше голову, крошка. Зато ты имеешь счастье жить в двадцатом веке – а это век культуры, прогресса и человечности.

– Здесь что, совсем не кормят? – спросил маленький человечек с лысиной, сидевший в углу на нарах. – Даже кофе не дают?

– Надо только позвонить кельнеру, – ответил Штайнер. – Он обязан принести меню. Имеются четыре меню на выбор. И разумеется, икра.

– Еда здесь плохо, – сказал поляк.

– Ох, да это наш Иисус Христос! – Штайнер с интересом рассматривал поляка. – Ты здесь свой?

– Еда плохо, – повторил поляк. – И мало еда.

– О боже! – сказал лысый из угла. – А у меня жареная курица в чемодане. И когда они нас только выпустят?

– Через две недели, – ответил Штайнер. – Обычный срок для эмигрантов без документов. Так, что ли, Иисус Христос? Ты-то знаешь!

– Четырнадцать дней, – подтвердил поляк. – Или больше. Еда очень мало. Очень плохо. Суп жидкий.

– Черт возьми! За это время курица испортится. – Лысый застонал. – Моя первая пулярка за два года. Копил на нее, собирал гроши. Хотел съесть сегодня на обед.

– Потерпите до вечера, – сказал Штайнер. – Вечером вы сможете вообразить, что вы ее уже съели. Вам станет легче.

– Что? Что за чушь вы несете? – Человек возмущенно посмотрел на Штайнера. – По-вашему, это одно и то же? Не говорите ерунды. Я ведь ее не ел. И кроме того, я бы оставил кусок на завтра.

– Тогда подождите до завтра.

– Мне это не есть плохо, – вмешался поляк. – Курица не ем.

– Еще бы, тебе плохо! У тебя же нет ее в чемодане, – возмущался человек в углу.

– И если бы был, мне не есть плохо! Не ем этот курица! Не любить. Тошнить потом! – Поляк выглядел очень довольным и рукой расчесывал бороду. – Мне не есть плохо без этот курица.

– Господи, да кому до вас дело? – закричал исступленно лысый.

– Даже если курица здесь – я не ел бы его! – объявил поляк с триумфом.

– Боже милостивый! Уже слыхали об этом! – Владелец курицы в отчаянии закрыл лицо руками.

– Пуляркой его не проймешь, – сказал Штайнер. – Наш Иисус Христос обладает на этот счет иммунитетом. Прямо Диоген в смысле жареных кур. А как насчет вареных?

– Тоже нет, – заявил поляк решительно.

– А если с перцем?

– Вообще не ел курица. – Поляк сиял.

– Я сойду с ума! – завопил владелец курицы, подвергаемый смертным мукам.

Штайнер обернулся.

– А яйца, Иисус Христос? Куриные яйца?

Сияние пропало.

– Яйки – да, яйки – очень вкусно. – На растрепанную бороду лег отсвет скорби. – Очень вкусно.

– Благодарение небу! Наконец-то уязвимое место в этом чуде совершенства!

– Яйки очень вкусно, – заверил поляк. – Четыре штук, шесть, двенадцать штук, варить шесть штук, другие жарить. И жареный картошка. Жареный картошка с салом.

– Я не могу больше этого слышать! Заткните этого обжору Иисуса! – бесновалась курица в чемодане.