Луи Клод де Сен-Мартен - Крокодил или война между добром и злом, случившаяся в царствование Людовика XV

Эпико-магическая поэма в 102 – х песнях

© ООО «Книгократия», 2019

© Матвей Фиалко, перевод, комментарии, вступительная статья, 2019

Луи Клод де Сен-Мартен родился 18 января 1743 г. в самом сердце Франции, древнем и живописном городе Амбуаз (здесь была написана «Джоконда» и похоронен её автор) на реке Луаре, в состоятельной дворянской семье адвоката Клода-Франсуа де Сен-Мартена (1717–1793) и Луизы Турнье (?-1746). Отец Сен-Мартена был мэром Амбуаза в 1754–1756 гг. и позднее, в 1769–1776 гг., благодаря покровительству герцога амбуазского Этьенна-Франсуа де Шуазёля (1719–1785), могущественного министра при дворе короля Людовика XV, вновь исполнял функции городского головы. Клод-Франсуа Сен-Мартен был внуком Жана де Сен-Мартена (1628-?), командира бригады королевской охраны (premier brigadier des Gardes du corps du Roi) [Girard 1976]. Традиции государственной службы в семье были сильны, и отец хотел, чтобы его младший сын Луи-Клод (старший брат Сен-Мартена скончался в восьмилетнем возрасте в 1750 г. [MP. № 454 [1] Здесь и далее сокращения MP с последующей цифрой отсылают к дневнику Сен-Мартена «Мой портрет», который насчитывал 1137 главок в авторской рубрикации. Он был опубликован посмертно в трёх разных изданиях на французском (в 1833 г. вышел «тематический» немецкий перевод В. А. Шикеданца, куда вошли 507 афоризмов [Saint-Martin 1833: 9-201]), два из которых неполные. Частично «Мой портрет» представлен в первом томе «Посмертных работ» Сен-Мартена, вышедшем под редакцией его племянника Николя Турнье в 1807 г. [Saint-Martin 1807 I: 1-139], и в сборнике трудов Сен-Мартена и Ангелуса Силезиуса, изданном в 1834 г. под редакцией критика и публициста Карла Августа Фарнхагена фон Энзе (1785–1858) [Saint-Martin 1834]. Целиком «Мой портрет» был опубликован только в 1961 г. виднейшим знатоком жизни и творчества Сен-Мартена Робером Амаду (1924–2006) [Saint-Martin 1961]. Таким образом, ряд приведённых афоризмов и заметок Сен-Мартена в оригинале может при желании быть найден читателем в изданиях 1807 г. и 1834 г. без необходимости обращаться к менее доступной книге 1961 г. под редакцией Амаду. Небольшое число афоризмов из «Моего портрета» в английском переводе включил Уэйт в приложение к своей биографии Сен-Мартена [Waite 1901: 358–375] (нумерация Уэйта, как и Шикеданца, не совпадает с оригинальной). ], в том же году родился его сводный брат от второго брака отца с Марией-Анной Трезен) продолжил семейное дело. Этим надеждам, несмотря на все усилия отца, не суждено было сбыться:

«Я потомок в четвёртом поколении военного, служившего в гвардии, первого известного основателя рода. С рождения его отпрыска и вплоть и до меня мы были единственными сыновьями в семье. Вероятно, эти четыре поколения на мне закончатся» [MP. № 343].

Сен-Мартен никогда не был близок с отцом и почти ничего не говорит о своей матери, смерть которой прошла для сына почти незамеченной, что ему позднее ставили в упрёк друзья [MP. № 74]. Вторая жена отца, ставшая мачехой Сен-Мартена, удостаивается очень тёплых слов:

«Быть может, ей я обязан всем своим счастьем, она дала мне первые начатки того нежного, внимательного и богобоязненного воспитания, которое снискало мне любовь и Бога и людей» [MP № 111].

Более того, мачеха была Сен-Мартену ближе, чем его отец, в присутствии которого эти двое, наедине друг другу душевно открытые, чувствовали себя неуютно [MP. № 111]:

«Мысль моя, всегда вольная, когда мачеха была рядом, была бы таковой неизменно, если бы мы были с ней только вдвоём, но был и тот, от кого мы вынуждены были скрываться, так, будто бы сделали что-то нехорошее» [2] Интерпретация Джованной Саммерфилд этих невинных слов Сен-Мартена в качестве свидетельства того, что в его «странном восхищении» мачехой была примесь сексуальности (odd admiration, not of an asexual character) [Summerfield 2008: 100], остаётся целиком и полностью на совести этой исследовательницы. По признанию не чуждого обескураживающей откровенности Сен-Мартена: «в детстве я был очень невинен», и «если бы те, кто за мной присматривали, повели меня тем путём, каким я бы хотел, тем, каким должны были бы, эта добродетель меня бы никогда не покинула. Одному Богу известно, какие плоды тогда могли бы быть обретены для дела, к которому я был призван!» [MP. № 346]. .

В юношеском возрасте, во время учёбы в коллеже Понлёвуа, Сен-Мартен, рано обнаруживший любовь к чтению, знакомится с трудом протестантского теолога Жака Абади (1654–1727) «Искусство самопознания» (1692). Богословский труд Абади ставил целью найти первоначало людских грехов и несчастий, которым оказывается самолюбие (amour propre), искажение «законной» для человека любви к самому себе (amour de soi), должной управляться разумом:

«По природе мы любим сами себя: вот истина, данная в чувствах. Мы способны пользоваться разумом: вот истина фактическая» [Abadie 1710: 51].

Любовь к Богу для Абади оказывается не чужда любви человека к самому себе:

«Глубоко заблуждаются в отношении этого предмета те, кто полагают, что это оскорбление Бога – любить его каким-либо иным образом, кроме как ради его собственной любви, и что нет в сердце порыва неравнодушного к собственной выгоде, который бы не был преступен» [Abadie 1710: 62].

Любовь к самому себе, позднее ставшая извращённым самолюбием, то есть эгоистической любовью, лишённой идеи Бога, для Абади имеет божественную природу:

«Любовь, которую испытываем мы сами к себе <���…> есть изначально склонность абсолютно божественная. Любим мы себя лишь потому, что возлюбил нас Бог» [Abadie 1710: 87].

Книгу Абади, доказывавшую, что Бог есть не застывший символ, «истукан», обязывающий людей слепо и рабски себе поклоняться, а источник их собственной любви к самим себе, юный Сен-Мартен читал с упоением, и она знаменовала переломный этап в его душевном развитии. По словам Сен-Мартена, этой книге он обязан «своим отречением от предметов мирских» (mon détachement des choses de ce monde) [MP. № 418]. Идея «отречения от мира» действительно занимала в труде Абади важное место:

«Если мудрец должен быть самодостаточен, то разве нет у нас оснований эту же мысль применить к человеку, уже смерти не ведающему? Последний ведь может обнаружить своё истинное положение, то есть происхождение от Бога и возвращение к Нему, лишь будучи твёрдо убеждён, что предметы мира сего, ему мешающие познать своё начало и конец, весьма далеки от того, чтобы удовлетворять его нужды. Утверждение это не должно понимать так, что при этом исключается Бог, ибо мы без Него – ничто, но так, что исключается мир, без которого мы воистину существуем, и мы счастливы» [Abadie 1710: 129–130].