Фрэнсис Фицджеральд - Избранные сочинения. Великий Гэтсби. Ночь нежна. Загадочная история Бенджамина Баттона. С иллюстрациями

Большая часть больших прибрежных заведений к этому времени уже была закрыта, и берег был погружен во тьму, которую едва прорывали движущиеся огни какого-то парома на Проливе. А когда луна поднялась выше, все эти несущественные детали в виде зданий стали постепенно растворяться, пока перед моими глазами не проявился девственный ландшафт того древнего цветущего острова, который однажды предстал во всем своем цветении пред очами датских моряков, – пышущее свежестью, зеленое лоно нового мира. Его исчезнувшие ныне деревья, – деревья, которые уступили место дому Гэтсби, – когда-то тихим шелестом своей листвы потворствовали осуществлению последней и величайшей мечты человека; на какие-то мгновения он, должно быть, невольно затаил дыхание от восторга и очарования, оказавшись вдруг погруженным в реальность этого континента, в некое эстетическое созерцание, которое для него было и непонятным, и нежеланным, в последний раз в истории столкнувшись лицом к лицу с чем-то соизмеримым со всей его способностью удивляться.

Сидя на берегу и размышляя так об этом древнем, неизвестном мире, я подумал вдруг об удивлении Гэтсби, когда он впервые увидел и выбрал для себя в качестве цели тот зеленый огонек в конце причала Дэйзи. Он очень долго шел к этому голубому газону, [5] Имеется в виду Дэйзи, которая родом из штата Кентукки, славящегося холмистыми равнинами, поросшими голубой травой под названием мятлик луговой – прим. перев. и его мечта, должно быть, казалась ему настолько близкой, что он вряд ли думал, что может упустить ее. Он не знал, что уже упустил ее, что она осталась где-то позади него в той необъятной тьме за пределами города, в которой темные поля республики простирались под ночным небом.

Гэтсби верил в зеленый цвет, в то раскрепощенное будущее, которое год за годом ускользает от нас, пятясь перед нами. Оно ускользнуло от нас тогда, но это ничего не значит: завтра мы будем бежать быстрее, будем простирать наши руки дальше… И тогда, в одно прекрасное утро…

И мы бьемся дальше, держа наши лодки против течения, которое непрерывно относит нас назад, в прошлое.

* Роман посвящён друзьям Фицджеральда Джеральду и Саре Мэрфи, с которыми он немало общался, живя на мысе Антиб (юг Франции) в 1925 году.

В одном из живописных уголков французской Ривьеры, на полпути между Марселем и итальянской границей, возвышается розоватое здание – «Hôtel des Etrangers» 2. Владельцем его является некий месье Госс. Раскалённый от жары фасад этого заведения затеняют, склоняя свои ветви, пальмы, а прямо перед ним простирается небольшой залитый солнцем пляж. Надо сказать, что модный курорт для именитой и фешенебельной публики здесь появился совсем недавно. Всего лишь десяток лет тому назад сезон здесь кончался в апреле, когда завсегдатаи-англичане откочёвывали на север, – и пляж пустовал! Теперь в этих местах теснится множество одноэтажных домиков, однако в те времена, когда началась эта история, там было лишь не более десятка старых вилл, и среди вековых сосен, что тянутся на целых пять миль от отеля до самых Канн 3, то тут, то там виднелись их похожие на увядшие водяные лилии купола.

Отель и жёлтая полоска пляжа составляли одно целое. На рассвете вода у берега становилась совершенно прозрачной, и в ней можно было увидеть дрожащие очертания далёких Канн, розовато-кремовые руины древних замков и фиолетовые вершины Альп 4, за которыми начиналась Италия. Однако вскоре течение начинало раскачивать растущие близ отмели водоросли, на воде появлялась рябь, и все отражения разом расплывались, превращаясь в тысячи разноцветных пятен. Ближе к восьми часам из отеля выходил мужчина в синем купальном халате. Он направлялся к морю и сначала минут десять привыкал к не прогревшейся ещё воде, опуская в неё то руку, то ногу, а затем, наконец, громко пыхтя и покрякивая, решался окунуться. После его ухода на пляже ещё целый час не было ни души. Один за другим проплывали на горизонте тяжёлые торговые корабли; на заднем дворе отеля толпились и болтали официанты; роса на деревьях мало-помалу обсыхала. Ещё час – и оттуда, где вдоль невысоких Маурских гор 5, отделявших побережье от Прованса 6, петляло шоссе, начинали доноситься автомобильные гудки.

На расстоянии примерно одной мили от моря, там, где сосны сменяются пыльными тополями, есть маленькая железнодорожная станция. Именно оттуда июньским утром 1925 года в отель Госса прибыли в открытом автомобиле две женщины – мать и дочь. Лицо матери всё ещё хранило следы былой красоты, которая, однако, в самом ближайшем будущем обречена была исчезнуть под сетью морщин. Впрочем, глаза её излучали спокойствие и доброжелательность – возможно, что благодаря этому она и выглядела моложе своих лет. Однако всё это было ничто по сравнению с юной красотой её дочери! Вот кто поистине обладал способностью приковывать взгляд! Пожалуй, самое прекрасное, что в ней было – это румянец. Не только щёки, но и ладони у неё были нежно-розовыми, подобно тому, как это бывает у детей после вечернего купания в остывшей морской воде. У неё был красивый покатый лоб, который венчала пышная шапка густых золотисто-пепельных волос – они множеством локонов, волн и затейливых завитков ниспадали ей на плечи и спину. Глаза у неё были большие, ясные и выразительные. Они сияли восхитительным влажным блеском. Своим румянцем она вовсе не была обязана косметике; просто это её молодое здоровое сердце так гнало по всему её юному телу кровь, что местами она виднелась под самой кожей! Ей было почти восемнадцать, и её ещё не преступившая последней черты детства красота напоминала вот-вот готовую распуститься розу.

– Что-то мне подсказывает, что в этих краях нас с тобой ждут одни неприятности, – заметила её мать, когда далеко внизу тонкой блестящей линией показалось море.

– Я вообще думаю, что пора домой, – ответила девушка.

И хотя голоса их звучали беззаботно, по их лицам было сразу видно, что путешествие их, будучи лишённым цели, наводит на них смертную тоску. Более того, далеко не всякая цель их бы удовлетворила! Похоже было, что и мать, и дочь одинаково снедаемы жаждой развлечений, но виной тому была вовсе не пресыщённость. Напротив, они чем-то напоминали школьниц, которые, успешно завершив учебный год, считают себя вправе развлекаться на полную катушку!