Эрик Сати - Заметки млекопитающего

Erik Satie

Les Cahiers d’un Mammifère

© Fondation Erik Satie (Paris), 2015

© Éditions Hermann, 2005

© Éditions Fayard, 2000

© В. М. Кислов, перевод, составление, предисловие, комментарии, 2015

© М. Ю. Бендет, перевод, 2015

© Н. В. Бунтман, перевод, 2015

© А. Б. Захаревич, перевод, 2015

© Н. А. Теплов, дизайн обложки, 2015

© Издательство Ивана Лимбаха, 2016

Тапер, аккомпаниатор шансонье, сочинитель песен для кабаре и мистических опер, розенкрейцер, основатель Метрополийской Церкви Искусства, нищий социалист, богемный композитор, – Эрик Сати эпатировал публику курьезными музыкальными пьесами с бурлескными названиями («Пьесы в форме груши», «В лошадиной шкуре», «Дряблые прелюдии», «Засушенные эмбрионы»…) и был излюбленной мишенью для критиков. Провокационность произведений и эксцентричность самого автора часто затмевали пронзительную нежность ранних «Гимнопедий» или аскетическую мудрость позднего «Сократа». Не все и не сразу оценили дерзкое новаторство и оригинальность его творчества: лирическая комедия «Западня Медузы» (1913) предвосхитила театр абсурда; балет «Парад» с механическими звуками и шумами (1917) так поразил Аполлинера, что тот придумал для него знаменитое слово «сюрреалистический»; балет «Меркурий» (1924) сочетал элементы цирка, мюзик-холла, популярные песенки и стал одним из первых, как сказали бы сейчас, «мультимедийных» спектаклей; «забавный и порнографический» балет «Отмена» (1924) отразил радикальный нонконформизм дадаизма.

Это он, Сати, участвовал в изготовлении одного из первых «ready-made» Ман Рея под названием «Подарок» (утюг с припаянными гвоздями) и исполнял свои произведения на первом дадаистском вечере, устроенном Тцара в Париже; это он дружил с Дереном и Бранкузи, спорил с Дебюсси и Кокто, сотрудничал с Дягилевым, писал о Стравинском… Предтеча примитивизма, конструктивизма и минимализма в музыке, он оказал бесспорное влияние на таких композиторов, как Равель, Пуленк, Мийо, Орик и Онеггер. Творчество Сати вызывало полярные оценки: его превозносили и обожали одни (как, например, Варез, считавший его музыку «пред-электронной»); отвергали и поносили другие (как, например, Булез, называвший его музыку «атрофией желёз»). Изобретатель «меблировочной» музыки, предвосхитившей эмбиент Ино и репетитивность Райли и Райха, инициатор идеи препарированного фортепиано, впоследствии развитой Кейджем, пропагандист синтеза различных искусств, мечтатель и визионер, он открывал новые пути, но, будто сознательно, не развивал свои открытия. За его беспечной легкостью, наивной гордостью и устремленностью в будущее чувствовалась какая-то благородная уверенность. Вне кланов и течений, он часто оказывался участником значительных событий, но, по сути, всегда оставался маргиналом: антиакадемическим, антитрадиционным, антиофициозным, антименторским, антиимпрессионистским, антимодернистским, анти-каким-угодно…

Ниспровергатель Сати уже давно пользуется мировым – хотя и не всеобщим – признанием как композитор, но по-прежнему неизвестен как писатель. Его литературное наследие представлено малой – до афористичности – прозой, в которой перебираются все жанры и формы – автобиография, критические эссе и поэтизированные заметки, эпохальные воззвания и злободневные очерки, полемические беседы и притчи, юмористические скетчи и гэги. В литературе – как и в музыке – он предпочитает отрывочность, фрагментарность, эллиптичность. Для его письма характерны отступы и пропуски, многоточия, скачки через абзацы и красные строки; так, например, еще в клавире «Готических танцев» (1893) Сати, отмечая зоны тишины, использует пробелы и предвосхищает один из приемов «Броска костей» Малларме (1897). Однако во многих текстах за разговорной естественностью и безыскусностью угадываются просчитанный строй и ритм; он пишет, как играет: (с) рефренами, репризами, кодами. При огромном разнообразии тем и сюжетов, его литература – как и музыка – компактна, скудна на беллетристические украшения, но поразительно откровенна, доверительна и точна. Она проникнута стоической грустью, печальной иронией (самоиронией), что не мешает ей то и дело «взрываться» дерзкими неологизмами и язвительными каламбурами в духе Алле и Жарри. И наконец, его литература – как и музыка – окрашена алогичностью, нонсенсом, и слегка тронута пусть не черным, но несколько мрачноватым юмором. В архивных записях Сати этот юмор порождает тревожно-фантастические, абсурдистские и чуть ли не апокалиптические образы (полярные экспедиции, воздушные армады, чугунные цитадели, истребительные отряды, оружие массового поражения).

Он не пренебрегает никакими печатными средствами: публикуется в церковных буллах, малотиражных газетках предместий, многотиражных столичных газетах, специализированных музыкальных изданиях, модных журналах. Распространяет свои воззвания среди прохожих, читает свои сообщения перед концертами, делится идеями в письмах, оставляет заметки на полях нотных тетрадей. Лишь осмысляя все эти разрозненные литературные откровения в целом – как составные части одного большого произведения, – можно по достоинству оценить уникальность и парадоксальность его творчества.

Распределение текстов в сборнике следует принципу классификации в наиболее полном собрании литературных сочинений Сати, подготовленном Орнеллой Вольта (Erik Satie . Écrits / Réunis par Ornella Volta. P.: Éditions Champ libre, 1981): первая часть «Всем» – подписанные или приписанные Сати тексты, опубликованные в периодике; вторая часть «Некоторым» – деловая и дружеская переписка, а также «клерикальные» обращения и воззвания; третья часть «Себе» – заметки на полях клавиров и музыкальных тетрадей, а также записки на карточках с идеями, прожектами, аннотациями и прокламациями, тайно хранившиеся в архиве Сати при жизни и найденные после его смерти. В четвертую часть включены избранные воспоминания современников о Сати. В переводе сохранены некоторые особенности авторской пунктуации.

Валерий Кислов

Пусть меня упрекнут в краткости: мне все равно.

Далеко не многим современным музыкантам с монмартрского холма довелось жить два-три века назад; их имена были неизвестны широкой (и даже узкой) публике. Все изменилось и, кажется, особенно – за последние десять лет.

Я хотел бы – под защитой какого-нибудь талисмана и на безопасном расстоянии от всяких бруколяков – хотя бы раз осуществить свое самое заветное желание: сочинить статью, увековечивающую и прославляющую наиболее почитаемых музыкантов Монмартра .