Оноре де Бальзак - Темное дело

Воздух был так чист, а погода так хороша, что некое семейство расположилось возле своего дома, словно летом. Мужчина в зеленой тиковой охотничьей куртке, с зелеными же пуговицами, в коротких штанах и гетрах из той же ткани, доходивших до колен, и в туфлях с тонкими подошвами чистил карабин с аккуратностью и старанием, подобно опытным охотникам в минуты досуга. При нем не было ни ягдташа, ни дичи, ни чего-либо еще, что наводило бы на мысль о том, что он собирается на охоту или уже успел вернуться, и две сидящие неподалеку женщины взирали на него с нескрываемой тревогой. Если бы кто-то, затаившись в кустах, наблюдал в этот момент за происходящим, он, вне всяких сомнений, содрогнулся бы так же, как содрогались пожилая теща и жена этого мужчины. Здесь, в департаменте Об, простой охотник не соблюдает стольких предосторожностей, отправляясь в лес за добычей, и не берет с собой тяжелый нарезной карабин.

– Ты хочешь подстрелить косулю, Мишю́? – спросила у него молодая красавица супруга, пытаясь изобразить на лице улыбку.

Прежде чем ответить, Мишю внимательно посмотрел на своего пса. Тот еще недавно грелся на солнце, положив морду на вытянутые лапы, – это живописная поза, какую часто принимают охотничьи собаки, – но теперь встал и настороженно принюхивался, поводя носом то в сторону аллеи длиною четверть лье, начинавшейся прямо возле дома, то в сторону проселочной дороги, которая подходила к рон-пуэну слева.

– Нет, – отвечал Мишю, – я охочусь на хищника, которого ни за что не упущу, – на рысь!

Пес, великолепный белый с коричневыми пятнами спаниель, зарычал.

– Вон оно что, – проговорил Мишю себе под нос, – шпионы! Окрестности просто кишат ими!

Мадам Мишю горестно воздела очи к небу. При взгляде на эту красивую голубоглазую блондинку с фигурой античной статуи, задумчивую и настороженную, можно было подумать, что ее снедает черная тоска. Внешность ее супруга отчасти объясняла тревогу, испытываемую обеими женщинами. Законы физиогномики точны, причем применительно не только к людским характерам, но и к судьбам. Иные физиономии можно назвать пророческими. Если б только можно было (и эта живая статистика оказалась бы весьма полезной для общества!) получить точные портреты тех, кто закончил свои дни на эшафоте, наука Лафатера [3] Лафатер Иоганн Каспар (1741–1801) – швейцарский поэт и богослов, автор «Физиогномических фрагментов», в которых выдвинут ряд ненаучных положений о соответствии черт лица характеру человека. ( Примеч. ред. ) и Галля [4] Галль Франц Иосиф (1758–1828) – австрийский анатом, пытавшийся на основании формы черепа делать заключения о душевных свойствах и мыслительных способностях человека. ( Примеч. ред. ) неоспоримо доказала бы, что головы всех этих людей, даже невиновных, имеют странные особенности. Да, рок клеймит особой печатью черты человека, которому суждено погибнуть насильственной смертью! Такая отметина, очевидная для искушенного взгляда, имелась и на выразительном лице мужчины с карабином. Мишю был небольшого роста, коренастый, с движениями порывистыми и по-обезьяньи ловкими и при этом обладал весьма спокойным нравом. Черты его белого, с красными прожилками лица казались смещенными к центру, как у калмыка, и рыжие вьющиеся волосы придавали ему зловещее выражение. Желтоватые, как у тигра, глаза Мишю были глубоко посажены, и взгляд всякого, кто решался на него посмотреть, мог утонуть в них, как в бездне, так и не обнаружив ни волнения, ни тепла. Неподвижные, сияющие и суровые, они повергали в ужас. Постоянное противоречие между застывшим взором и проворным телом лишь усиливало леденящее кровь впечатление, которое Мишю производил при первой встрече. Он был из тех, кто быстро переходит от мысли к действию, и мысль эта всегда была предельно ясна и конкретна; так в природе все живое беспрекословно подчиняется инстинкту. С 1793 года Мишю носил окладистую бороду, и даже не будь он во времена послереволюционного террора председателем клуба якобинцев, одной этой рыжей бороды было бы достаточно, чтобы наводить на всех ужас. Его сократовскую физиономию с курносым носом венчал высокий лоб, настолько выпуклый, что он, казалось, нависал над лицом. Уши неплотно прилегали к голове и отличались своеобразной подвижностью, подобно ушам дикого зверя, который всегда настороже, а рот был постоянно чуть приоткрыт – привычка, свойственная многим сельским жителям, – так что видны были зубы, пусть и неровные, зато крепкие и белые, как миндальные орехи. Белое лицо, на котором кое-где проступали красные пятна, обрамляли густые блестящие бакенбарды. Волосы, остриженные коротко спереди и чуть длиннее – по бокам и на затылке, их ярко-рыжий цвет лишь подчеркивал все необычное и фатальное, что было в этой физиономии. Шея, короткая и толстая, словно просилась под топор правосудия. Охотничий пес то и дело поглядывал на хозяев. В тот момент лучи солнца падали на эту троицу – мужа, жену и тещу – сбоку, превосходнейшим образом освещая их лица. Декорации, на фоне которых разворачивалась эта сцена, были великолепны. Рон-пуэн располагался на окраине парка в Гондревилле – без преувеличения красивейшем имении департамента Об и одном из богатейших во Франции. Роскошные вязовые аллеи, шато [5] Шато (фр. chateau ) – принятое во Франции название роскошного загородного дома, принадлежащего аристократическому семейству, часто с парком и винодельческим хозяйством. , построенное по эскизам Мансара [6] Мансар Франсуа (1598–1666) – архитектор, зачинатель классицизма во Франции. ( Примеч. ред. ) , обнесенный оградой парк площадью полторы сотни арпанов [7] Старинная французская единица измерения площади, составлявшая порядка 3 424,6 м². , девять больших ферм, лес, луга, несколько мельниц… До Революции все это поистине королевское великолепие принадлежало семейству де Симёз. Фамилия эта происходила от названия фьефа [8] Фьеф (фр. fief ) – ленное поместье. в Лотарингии и поначалу произносилась чуть иначе, но об этом все уже давно забыли.

Значительное состояние дворянского рода де Симёз, состоявшего на службе у Бургундского дома, восходит к временам, когда де Гизы враждовали с династией Валуа. Ришелье, а затем и Людовик XIV не забыли о том, как преданно служили де Симёзы мятежному Лотарингскому дому, поэтому путь к королевскому двору им был заказан. Тогдашний маркиз де Симёз, закоренелый бургиньонец [9] Т.е. сторонник Бургундского дома. , гизар [10] Т.е. сторонник де Гизов. , лигер [11] Католическая лига – объединение французского католического духовенства и дворянства под эгидой герцогов Гизов в период Гугенотских войн. и фрондер (так уж вышло, что он унаследовал все четыре резона быть недовольным королевской властью), обосновался в Сен-Сине. Этот отвергнутый Лувром придворный женился на вдове графа де Сен-Синя, отпрыска младшей ветви именитого рода де Шаржбёф (одного из самых знатных в старинном графстве Шампань), впоследствии стяжавшей не менее громкую славу, нежели старшая ветвь, и еще большее богатство. Вместо того чтобы сорить деньгами при дворе, маркиз, один из богатейших представителей своего времени, построил Гондревилльский замок и со временем присовокупил к нему близлежащие угодья, расширив тем самым свои собственные – чтобы обеспечить себе отличную охоту. В Труа [12] Город, административный центр департамента Об. , по соседству с отель-де-Сен-Синь [13] В данном контексте «отель» – богатый городской особняк. он построил отель-де-Симёз. Долгое время в Труа не было каменных построек, кроме этих двух особняков и резиденции епископа. Свое ленное владение Симёз маркиз продал герцогу Лотарингскому. В правление Людовика XV сын его растратил все накопления и даже часть отцовского состояния, но впоследствии стал командующим эскадрой, а потом и вице-адмиралом и доблестной службой искупил ошибки юности. Последний маркиз де Симёз, отпрыск этого морехода, окончил жизнь на эшафоте в Труа, оставив двух сыновей-близнецов, которые эмигрировали, разделив тем самым участь дома Конде, и в настоящее время находились за границей.

Читать дальше