Александр Дюма - Могикане Парижа

Ум Фафиу был действительно до того наивен, что часто доходил до крайних пределов глупости, но сердце у него было превосходное. Товарищи часто издевались над ним, часто срывали на нем сердце, но в душе все искренне любили его. Сам же он был чрезвычайно склонен к серьезным привязанностям и в особенности способен к глубокому чувству благодарности.

В течение предшествовавшей чрезвычайно холодной зимы бедные акробаты провели около месяца без всякого дела, едва зарабатывая су по десять в день. Сальватор узнал об этом и выручил их средствами, только ему одному известными. Самым наивным, добрым, благодарным из всей труппы оказался тут Фафиу. Каждый день после визита к Мюзетте, которая жила на площади Сент-Антре де з’Арк, он отправлялся к Сальватору и спрашивал его, не может ли оказать ему какой-нибудь услуги?

Дело шло таким образом целых три месяца. Между двенадцатью и часом дня, если только Сальватор был на своем месте, к нему приходил Фафиу. Этим-то обстоятельством и объясняется то впечатление, которое он произвел своим появлением на улице Сен-Дени, и то, что он не обратил на это ни малейшего внимания. Фафиу каждый день непременно приходил спросить своего благодетеля, что он может для него сделать, а тот неизменно ласково отказывался от его услуг. Наконец, у обоих это обратилось в привычку.

Найдутся, может быть, люди, которые возразят, что улица Фер приходится по пути от бульвара Тампль к площади Сент-Андрэ з’Арк, но я, как человек, хорошо знающий характер Фафиу, во имя справедливости возражу им: если бы Сальватору вздумалось переселиться даже к заставе Трона, то честный и благодарный Фафиу нашел бы время являться к нему ежедневно и туда.

При этом, однако, невольно рождается вопрос: каким образом человек с таким сердцем мог горячо желать, чтобы лев растерзал царицу Таматавы только затем, чтобы он мог жениться на мадемуазель Мюзетте. Ответом на это может быть только та истина, что любовь – одна из страстей, которые доводят человека до безумия, слепоты и зверства. Страстно влюбленный Фафиу именно ослеп и осатанел по отношению к женщине, которая держала в руках его судьбу и не позволяла ему сделаться счастливым иначе, как с тем условием, чтобы он зарабатывал никак не меньше тридцати франков в месяц.

Между тем Фафиу уже в течение пяти лет зарабатывал всего по пятнадцать франков в месяц, да и те получал так неисправно, что весь его заработок равнялся не больше чем пяти франкам ежемесячно.

Таким образом, свадьба Фафиу была отложена, употребляя ученое выражение дяди Галилея Коперника, «до греческих календ», а Фафиу приходил в отчаяние, бесился и, наконец, доходил до зверского желания, чтобы царицу Таматавы сожрали львы и тигры.

Этими несколькими чертами вполне выясняется и характеризуется отношение к Сальватору и делается понятной фраза, которую он всегда повторял ему:

– Господин Сальватор, клянусь вам честью Фафиу: если я могу вам на что-нибудь пригодиться, располагайте мною как своей собственностью.

Зато когда Сальватор, в течение трех месяцев постоянно отказывавшийся от его услуг, сказал ему: «Хорошо, может быть, я и поймаю тебя на слове», – Фафиу пришел в истинный восторг и радостно воскликнул:

– Тогда вы сделаете счастливым человека, мосье Сальватор, и счастливцем этим буду я.

– Я и так рассчитывал на твою добрую волю, Фафиу, – ответил Сальватор, улыбаясь, – особенно после нашего разговора насчет мадемуазель Мюзетты. И, по правде сказать, даже распорядился тобой заранее.

– Ах, так говорите, говорите скорее, господин Сальватор! – заторопил Фафиу, глубоко тронутый его доверием. – Ведь вы знаете, что я готов служить вам телом и душою.

– Знаю, Фафиу. Ну, так слушай же.

Одной из особенностей Фафиу была способность придавать своему носу и ушам, по крайней мере, сорок восемь различных форм и положений. Он тряхнул головой, непомерно расставил уши и проговорил:

– Я слушаю, господин Сальватор.

– В котором часу начнется у вас представление?

– Да ведь их бывает два.

– Ну, так в какие часы бывают они оба?

– Первое – в четыре часа дня, а второе – в восемь вечера.

– Гм! В четыре часа слишком рано, а в восемь слишком поздно.

– Экая досада! А переменить этого уж никак нельзя! У нас такое правило.

– Послушай, Фафиу, необходимо, чтобы сегодня первое представление началось никак не раньше шести. Видишь ли, несколько человек из моих друзей хотят видеть твой триумф, но они заняты до пяти, а потому и попросили меня передать тебе, чтобы ты оттянул представление до шести.

– Трудно это, черт возьми, господин Сальватор!

– Уж не хочешь ли ты сказать, что это невозможно?

– Этого я вам никогда не скажу, мосье Сальватор! Раз вы сказали, что представление должно быть в шесть, значит, оно так и будет.

– Ты придумал, как это устроить?

– Нет еще, но все-таки придумаю.

– Значит, я могу быть спокоен?

– Можете быть спокойны. Хотя бы меня на куски разрезали, я раньше шести часов на сцену не выйду.

– Спасибо, Фафиу. Но это еще только половина услуги, о которой я хочу тебя просить.

– Тем лучше! Потому что в этом и трудности никакой нет.

– Значит, ты согласен все для меня сделать?

– Все на свете, мосье Сальватор!.. Если бы вы даже захотели, чтобы я сожрал свою тещу, как жру горящую паклю, я пошел бы и проглотил ее.

– Ну, нет. Это значило бы обмануть бенгальского тигра и нубийского льва, которым ты ее предоставил, а слово свое следует держать всегда.

– Так в чем же дело, мосье Сальватор?

– А вот в чем: сегодня вечером ты должен отдать твоему хозяину то, что он дает тебе каждый день.

– Это господину Копернику-то?

– Да.

– То, что он дает мне каждый день?

– Да.

– Да он никогда и ничего не дает мне.

– Ошибаешься! Он после каждого представления дает тебе пинка и всегда в одно и то же место.

– Это ногой-то под зад?.. Это точно, мосье Сальватор.

– Ну, так вот, видишь ли, когда он даст тебе сегодня пинка, ты должен выждать, пока он повернется, и ответить ему тем же.

– Хе?! – вскричал Фафиу, думая, что он не совсем понял Сальватора.

– Да, да, отплати ему тем же! – подтвердил Сальватор.

– Господину Копернику?

– Ему самому.

– Вот это уж совсем невозможно, господин Сальватор! – вскричал Фафиу, бледнея.

– Почему же невозможно?

– Да потому, что он мой директор, да и на сцене всегда играет Кассандра, моего барина. А кроме того, и по контракту этого нельзя.

– Это что значит?

– В контракте у нас так и прописано, что я должен быть брадобреем для всей труппы, представлять шутов, дураков, чучел и получать пинки «коленкой под зад беспрекословно, никогда их не возвращая».

– Гм! Никогда не возвращая, – повторил Сальватор.