Александр Дюма - Могикане Парижа

– А все-таки мне будет очень горько, если вы не поверите в мою набожность, мосье Жакаль.

– Убирайся ты со своей набожностью к черту!

– Ну, а все ж таки…

– Да скажи, пожалуйста, что может быть общего с твоей набожностью у дела, про которое я тебя спрашиваю?!

Жакаль, чтобы взглянуть на своего подчиненного, передвинул свои очки на лоб.

– Да как же-с, господин Жакаль, – ведь эти-то самые правила и навели меня на след этого дела.

– Ну, хорошо, толкуй о своих принципах, правилах, вероисповеданиях, да только смотри – покороче!

– Я должен, кроме того, сказать вам, господин Жакаль, что и знакомство я веду всегда с людьми почтенными.

– Ну, при твоем ремесле это дело не легкое! Однако дальше!

– Так вот и подружился я с одной почтенной женщиной, которая отдает на прокат стулья.

– Это все от набожности, верно?

– Именно, именно набожности ради, господин Жакаль!

Жакаль набил себе нос табаком с нескрываемым бешенством человека, которому приходится в силу своего положения изображать, что он верит вещам, в которые он, в сущности, ни малейшей веры не имеет.

– Ну-с, а эта-то самая женщина и живет в переулке Винь, в том доме, в который сейчас пошел Карманьоль.

– В первом этаже? Знаю!

– А! Вы это знаете, мосье Жакаль?

– Знаю и это, и еще много чего… Да, так ты говоришь, что ла Барбет живет в комнате первого этажа.

– Значит, вам имя ее известно?!

– Я знаю, как зовут всех прокатчиц стульев в Париже, где бы они ни торговали, – хоть на бульваре Ганд, или на Елисейских полях, или в соборах. Рассказывай дальше.

– Так вот, в одну ночь, когда эта самая ла Барбет только что собиралась начать читать свои молитвы, вдруг она слышит из-за стены возле своей кровати голоса и шаги, а стена-то эта прилегает как раз к соседнему дому. Ходьба и разговоры продолжались целых два часа – с половины девятого до половины одиннадцатого. Я пришел к ней около одиннадцати, а она и говорит мне, что у нее за стеной, кажется, целый полк учится. Я, было, ей сначала и не поверил – думал, что это у нее опять галлюцинации, которые иногда у нее бывают.

– Да ну тебя! Говори скорее дело! – с презрительной раздражительностью вскричал Жакаль.

– Однако в один из следующих вечеров мне пришлось ей поверить после того, что я услышал сам.

– Ну, наконец-то! Вот это уже дело!

– В тот день я не дежурил и пришел к ней раньше обыкновенного. Стали мы читать наши молитвы, вдруг я слышу шум, – и в самом деле, точно полк учится! Я, не говоря ни слова, перестал молиться, бросился на улицу и давай осматривать дом, который стоит за стеною возле кровати ла Барбет. Гляжу на окна, – везде темно, подошел к двери да приложил к ней ухо, – тихо, точно в могиле! Так ничего и не добился. Однако на другой день я пришел в эти же часы и спрятался там, где мы стоим и теперь. Простоял я тут целых два часа – с восьми до десяти, – опять ничего! Пришел я и на третий день – то же самое! Наконец, дней через пятнадцать, недели две тому назад, я увидел, как в этот день часа за два вошло человек шестьдесят и приходили они точно так, как и сегодня, – по двое, по трое.

– Ну, и что ты об этом думаешь, Лонг-Авуан?

– Это я-то?

– Ну, да, ты. Ведь быть же не может, чтобы ты не делал хоть какой-нибудь, даже самой глупейшей догадки о том, что в этом доме делается?

– Я готов вам побожиться, господин Жакаль…

Жакаль опять сдвинул очки на лоб и пристально взглянул в лицо своего собеседника.

– Послушай, Лонг-Авуан, – проговорил он, – скажи-ка мне, почему на прошлой неделе ты рассказывал мне о своей находке так, точно под тобой земля горела, а вот уже дня три, как ты всячески стараешься отделаться от розысков, ведь я должен был послать даже в дом, где живет ла Барбет, не тебя, а Карманьоля?

– Говорить вам все по правде, господин Жакаль?

– А если не так, то за что ты от меня жалованье-то получаешь, дурак?

– Дело в том, что на прошлой неделе я думал, что эти люди – заговорщики.

– Ну, а теперь?

– Теперь уже не то.

– Что же ты думаешь?

– Что это, если позволите сказать, сходка преподобных отцов-иезуитов.

– Это почему же ты так думаешь?

– Прежде всего потому, что я несколько раз слышал, как они клялись именем Господа Бога.

– Ну, а во-вторых?

– Говорят они на латыни.

– Настоящий ты дурак, Лонг-Авуан!

– Это, конечно, может быть, господин Жакаль, а только я все-таки не понимаю, за что вы меня так обозвали.

– Да потому, что у иезуитов есть достаточно места для сборищ и без этого.

– Это где же, господин Жакаль?

– В Тюильри, идиот ты этакий.

– Так кто же эти люди?

– А вот, может быть, сейчас узнаем. Вон идет Карманьоль.

И действительно, к ним беззвучно приближалась какая-то тень.

То был маленький человек с лицом зеленовато-оливкового цвета, с грубым голосом и своеобразным провансальским акцентом тех странных личностей, которые встречаются по побережью Средиземного моря и которые говорят на всех языках, хорошенько не зная даже своего собственного.

– Ну что, Карманьоль? – спросил Жакаль. – Что нового?

– Новое только то, – почти запел он на мотив песни о Мальбруке, – что дырка готова. Стоит ударить еще раза два ломом – и полезай.

Лонг-Авуан слушал его с напряженным вниманием, так как, по его мнению, все дела в доме ла Барбет следовало устраивать ему самому.

– А дырка твоя будет достаточно велика, чтобы в нее мог пролезть человек? – спросил Жакаль.

– Да она величиной с целую дверь. Мы с хозяйкой ее так и прозвали «дверью Барбет»!

– Ах! – воскликнул Лонг-Авуан. – Ведь это как раз в спальне. Экое унижение – начальство мне больше не верит!

– Не шумели вы там, когда проламывали стену? – продолжал Жакаль.

– Зачем шуметь? Слышно было, как муха дышала, пока мы работали!

– Хорошо. Ступай обратно к Барбет и жди меня.

Карманьоль исчез так же беззвучно, как и явился.

Едва дошел он до переулка Винь, как с крыши таможенного дома раздался резкий свисток.

Жакаль вышел из своей засады, сделал несколько шагов к середине улицы и увидел, что на гребне крыши сидел верхом какой-то человек.

Жакаль сложил руки на манер рупора и спросил:

– Это ты, Воль-о-Ван?

– Я самый и есть.

– Ну, что, проберешься?

– Понятное дело, влезу.

– А как?

– Да здесь на крыше сделан стеклянный павильон. Через него я спущусь на чердак, а оттуда посмотрю, как… да и вас подожду.

– Ну, ждать-то тебе придется не долго.

– А сколько?

– Да минут десять.

– Хорошо, пусть будет десять. Значит, когда на церкви Святого Якова пробьет одиннадцать, я и спущусь вниз.

Он исчез.

– Хорошо! – заметил Жакаль. – Карманьоль наблюдает за ним слева, Папильон – справа, Воль-о-Ван проберется в самый дом.

Не сходя с места, на котором стоял, он заложил в рот оба указательных пальца и резко свистнул. Ему ответили с десяток таких же свистков.