Александр Дюма - Могикане Парижа

Креол хотел проводить друга до дилижанса.

В зале для пассажиров Коломбо еще раз отвел Камилла в сторону и заставил поклясться, что он станет уважать девушку, которой предстоит быть его женой, до самой их свадьбы.

Камилл с жаром повторил свою клятву, вернулся на улицу Св. Якова и застал Кармелиту в слезах.

Коломбо, уезжая, не сказал, когда вернется и даже вернется ли когда-нибудь. А между тем она так привыкла к его покровительству, так боялась остаться совершенно одна в мире, так мало доверяла рассудительности легкомысленного Камилла, что отъезд серьезного бретонца привел ее в истинное отчаяние.

Когда к ней вошел Камилл, она горько плакала.

При звуке его шагов она подняла голову, но только затем, чтобы взглянуть, не вернулся ли Коломбо.

Увидев, что он один, она снова зарыдала.

Камилл несколько минут стоял в дверях молча. Он понял, что был для девушки гораздо менее дорог, чем рассчитывал. Следовательно, нужно говорить с нею теперь не о себе, а о друге, сообразил он.

– Коломбо поручил мне передать вам уверение в его неизменной дружбе, – проговорил он вслух.

– Что это за дружба! – сумрачно возразила она. – Хороша дружба, которую можно и завязывать, и разрывать, как вздумается! Если бы мне пришлось уезжать, я сказала бы об этом своим друзьям заранее, а не от правилась бы так, вдруг, без предупреждения.

Она забыла или делала вид, что забывает слова Коломбо о письме старого графа.

Камилл понял, что происходит в сердце девушки, осознал все выгоды, которые представляет ему такое ее настроение, если он им воспользуется. Но Коломбо мог написать Кармелите, и тогда ложь его обнаружится, а он знал, что девушка эта простит ему все, только не ложь.

На этом основании он решил, что лучше держаться как можно ближе к правде.

– Поверьте, что его могли заставить уехать только чрезвычайно важные причины, – сказал он.

– Да что же это за причины, наконец!? Если он не сказал мне их, так, значит, они для меня оскорбительны.

Камилл промолчал.

– Послушайте, скажите мне, ведь вы знаете? – проговорила Кармелита с заметным нетерпением.

– Не могу, Кармелита.

– Вы должны, Камилл! Вы сделаете это, если хотите, чтобы моя дружба с Коломбо оставалась по-прежнему сильной и искренней. Вы даже не имеете права допускать меня до того, что я стану подозревать вашего друга. Я обвиняю его, и вы должны стать его защитником.

– Я сам все это знаю!.. Но вы все-таки не спрашивайте меня, почему он уехал… Не спрашивайте ради него, вас самих, меня, да ради всех нас.

– А я, напротив, именно и настаиваю на том, чтобы вы сказали, – вскричала девушка. – Если вы хотите этим молчанием избавить меня от какого-нибудь горя, то все-таки лучше говорите, потому что для меня нет и быть не может горя больше, чем измена друга. Говорите же, хоть во имя честности!

– Вы этого непременно хотите, Кармелита? – спросил Камилл, как бы сдаваясь.

– Я этого требую!

– Хорошо. Он уехал, потому что…

Он остановился, точно был не в силах владеть языком.

– Ну, говорите же, говорите!

– Коломбо уехал, потому что…

– Почему же?

– Ах, как это тяжело сказать! – вскричал Камилл.

– Значит, вы хотите сказать неправду?

– Нет, истинную, чистую правду!

– Так ее всегда можно сказать скоро и смело.

– Коломбо уехал потому, что… я люблю вас! – выговорил он, наконец.

Он имел полное основание остановиться перед словом «я». Он знал, что Кармелита поймет всю силу его эгоизма.

На нее эти слова произвели впечатление неожиданного удара грома. Она посмотрела на него так пристально, что он невольно вспыхнул.

– Камилл, вы лжете, – проговорила девушка. – Коломбо уехал не из-за вас.

Креол поднял голову.

Его обвинили не в том, чего он опасался.

– Нет, единственно из-за меня! – повторил он.

– Но какая связь между Коломбо и вашей любовью ко мне? – спросила она.

– Он боялся, что сам полюбит вас.

– Добрый, чудный человек! – прошептала Кармелита.

Несколько минут она сидела молча, задумавшись, потом обратилась к Камиллу и сказала:

– Оставьте меня одну, друг. Мне хочется плакать и молиться.

Креол почтительно поцеловал ее руку и уронил на нее слезу.

Что вызвало эту слезу? Боль душевная, стыд или раскаяние?

Кармелита этим вопросом не задавалась. Для нее слеза была слезой, жемчужиной, которую горе извлекает из недр безбрежного океана, называемого сердцем челове ческим.

Возвратись к себе, Камилл с удивлением увидел, что у него светло.

Еще больше удивился он увидев в комнате женщину. То была княгиня де Ванвр. Она услышала, что Коломбо уезжает, и пришла сдать его белье. Но бедняжка опоздала на целую четверть часа. Нести белье обратно домой ей не хотелось, потому она и осталась ждать Камилла. Но тот, вернувшись с проводов друга, пробыл некоторое время у Кармелиты и вошел к себе только в половине одиннадцатого.

Очевидно, возвращаться в такую пору одной было неудобно и даже опасно.

Камилл предложил княгине комнату Коломбо. Она сначала воспротивилась, но, сообразив, что дверь в соседнюю комнату запирается на задвижку, решила остаться.

Осталась ли соседняя дверь заперта или нет – не известно.

Около одиннадцати часов следующего утра Камилл подошел к двери Кармелиты и в раздумье остановился. Он размышлял о трудности, вернее, даже невозможности исполнить дело, которое задумал.

Он хорошо знал Кармелиту, знал, что ее целомудрие непоколебимо. Следовательно, чтобы победить ее, нужно было употребить прием, выходящий из ряда обыкновенных ухаживаний.

Вся сила Камилла заключалась в его поразительной ловкости. Он давно изучал характер Кармелиты, как генерал изучает неприятельский лагерь.

Как же нужно было приступить к делу? Следовало ли, по примеру Малерба, вести правильную осаду, т. е. окружить Кармелиту неотступным ухаживанием или нужно было овладеть ею силой, делая беспрестанные при ступы и нападения?

Нет, вся военная наука не привела бы ни к чему!

Победить можно было только неожиданностью, хитростью. Камилл остановился на последнем и решил терпеливо ждать удобного случая.

Он вошел.

Кармелита плохо спала ночь и много плакала. Она приняла Камилла холодно. Подобная встреча входила в расчет Камилла.

С этого дня он начал обуздывать свой веселый и легкий характер и выказал при этом такую силу воли, на которую его даже нельзя было считать способным. Благодаря постоянному наблюдению за собой он стал казаться даже человеком серьезным и положительным.

Цель, которую он при этом преследовал, весьма понятна. Ему хотелось изгладить из сердца Кармелиты последние воспоминания об отсутствующем друге. А для этого было необходимо сначала по возможности заменить его, походить на него даже характером.