Александр Дюма - Адская бездна. Бог располагает

Она опиралась на руку старика, чьи черты выдавали безнадежную посредственность; то был баденский посланник.

– Видишь! А все твои проволочки! – раздраженно прошипел Юлиус на ухо Самуилу.

Принцесса направилась прямо к Юлиусу:

– Что такое, господин граф? Вы уходите?

Он залепетал:

– Уже так поздно… Я думал, что вас задержали и вы не придете.

– А между тем я здесь. Вашу руку.

И, бесцеремонно оставив баденского посланника вместе с его рукой, она оперлась на руку Юлиуса. Потом, оглянувшись на старца, имевшего довольно жалкий вид, она промолвила:

– Вы позволите, не правда ли?

Юлиус бросил на Самуила взгляд жертвы, неохотно покорившейся своей участи.

– Так что, поднимемся наверх? – сказала принцесса.

– Сию минуту, сударыня, – отвечал Юлиус и, повернувшись к Самуилу, шепнул:

– Раз так, встретимся в полночь. Я присоединюсь к тебе.

И он об руку с принцессой стал подниматься по лестнице. Баденский посланник шел рядом с ними.

Поколебавшись с минуту, Самуил тоже решил вернуться.

На свой балкон он вышел в то же мгновение, когда принцесса с Юлиусом показались в посольской ложе.

Принцесса по обычаю красивых женщин, являющихся на представление во время действия, не преминула мимоходом опрокинуть несколько кресел. Тотчас вся публика повернулась в ее сторону, все лорнеты нацелились на эту даму, величавую, как Диана, с волосами, сверкающими, словно само солнце.

Олимпия, подобно остальным, тоже оглянулась.

Увидев Юлиуса рядом с этой женщиной, она побледнела и быстро поднесла свой букет к лицу, спеша скрыть охватившее ее смятение.

– Что с вами? – спросил лорд Драммонд, который только что вошел в ее ложу.

– Ничего, – отвечала она.

Заканчивался третий акт.

Не успел еще занавес опуститься, как она повернулась к лорду Драммонду:

– Вы соблаговолите предложить мне руку, чтобы проводить до кареты?

– Как? Вы хотите уехать, не дослушав до конца? – удивился англичанин.

– Да, мне это надоело. И потом, я себя чувствую немного усталой.

– Едемте, – сказал лорд Драммонд.

От Самуила не ускользнуло волнение Олимпии. Он бросился было к ней.

Но она уже была на лестнице, шла под руку с лордом Драммондом – торопливо, чуть ли не спасаясь бегством.

Увидев рядом с ней англичанина, Самуил не осмелился задержать ее, заговорить с ней. Однако следом за ними шел Гамба, к нему-то он и обратился:

– Синьоре нездоровится?

– О нет, синьор, – весело отозвался Гамба, – совсем наоборот! Она никогда не чувствовала себя лучше, потому что, когда лорд Драммонд на минуточку вышел, чтобы принести ее манто, она мне сказала: «Гамба, уложи за ночь наши вещи – завтра на рассвете мы едем в Венецию».

И Гамба степенно удалился, Самуил же остался стоять как громом пораженный.

«Ах ты, черт возьми! – говорил он себе. – За каким дьяволом мне теперь тащиться с ним на эту венту?

Покидая Оперу в одиночестве, Самуил Гельб всерьез спрашивал себя, стоило ли посещать эту венту, не лучше ли было бы совсем не ходить туда.

Какой в этом теперь смысл? Есть куда более неотложные заботы. Непредвиденное известие, которое мимоходом сообщил ему этот дурень Гамба, спутало и нарушило все его планы.

Сейчас всего важнее было не Юлиуса взбодрить, а не упустить Олимпию.

Но как удержать ее? Горечь, с которой певица говорила о принцессе, волнение, которого она не сумела скрыть при виде царственной любовницы Юлиуса, входящей в посольскую ложу, и главное, ее решение сейчас же уехать в Венецию, все доказывало Самуилу справедливость его догадки: да, она любит графа фон Эбербаха.

Нет сомнения, что, если бы Юлиус поспешил к ней, он смог бы убедить ее остаться. Но каким образом добиться от Юлиуса с его вялым безразличием, чтобы он, не медля ни минуты, помчался к Олимпии? И откуда у него возьмется жар души, необходимый, чтобы помешать ей уехать?

Тем не менее Самуил решил попытаться и направился туда, где они с Юлиусом обычно встречались и где было условлено встретиться сегодня – на Новый мост, у начала улицы Дофина.

Явившись туда, он и в самом деле нашел там Юлиуса: тот ждал его.

– Опаздываешь, – сказал ему Юлиус. – Я успел проводить принцессу, а прибыл сюда первым.

– Но я шел пешком, а ты ехал в карете, – напомнил Самуил.

– Ну же, – продолжил граф фон Эбербах, – в путь! Веди меня в венту!

– В путь! – откликнулся Самуил. – Но поведу я тебя совсем в иное место.

– Куда же еще?

– К Олимпии.

– Ах, ты опять за свое! – воскликнул Юлиус, раздраженно пожимая плечами.

– Возможно, это в последний раз, – произнес Самуил.

– Как так? Что ты хочешь сказать? – заметно удивился Юлиус.

– Я хочу сказать, – продолжал Самуил, – что, если ты не увидишь синьору Олимпию сегодня вечером, ты, вероятно, не увидишь ее никогда.

– Объяснись.

– Завтра утром она уезжает в Венецию.

– Ба! Да этого быть не может.

– Напротив: не может быть ничего другого. Разве я не говорил тебе сегодня в фойе Оперы, что она тебя любит и ревнует? А через пять минут ты являешься на публике об руку с принцессой! Олимпия слишком горда, чтобы безропотно наблюдать твои галантные похождения. Она покидает тебя ради искусства – соперника, который, не в пример тебе, не отвечает ей безразличием. Она уступает тебя твоей принцессе и возвращается к своей музыке.

– Так она в самом деле меня любит? – пробормотал Юлиус, при всей своей пресыщенности не в силах подавить приятного самолюбивого волнения.

Мысль об этом согрела и немного оживила его.

– Но я же не знаю, смогу ли теперь без нее обойтись! – добавил он. – Я привык бывать у нее, видеть ее. Я не хочу, чтобы она уезжала. Ты прав, поспешим к ней.

– Поспешим, – повторил Самуил.

– Однако постой, – продолжал Юлиус, спохватываясь и приостановившись. – Я ведь тебя знаю: ты, наверное, говоришь мне это, просто чтобы затащить меня к ней. Сознайся же, это с твоей стороны просто шутка или уловка. Она вовсе и не думает уезжать. Это неправда, я угадал?

– Даю тебе слово, – отвечал Самуил мрачно, – что она приняла решение отправиться в путь завтра на рассвете.

– Кто тебе это сказал?

– Гамба. Она просила его за ночь приготовить все к отъезду.

– Гамба! Да он же сумасшедший, этот отъезд – его навязчивая идея. Может быть, она и сказала что-нибудь подобное, но так, впустую, она тотчас же и передумает. То была всего лишь минута женской досады. Держу пари, что завтра мы обнаружим ее на прежнем месте, у себя в особняке.

– Не думаю, – отвечал Самуил очень серьезно.

– Ба! Да ты сам увидишь.

– Сомневаюсь.

– Что ж! Помимо всего прочего, я хочу испытать судьбу, – заявил Юлиус. – Если она и уедет, я все равно останусь в выигрыше. Это будет даже двойной выигрыш: во-первых, я узнаю, действительно ли она любит меня, во-вторых, люблю ли я ее. А в ожидании этих открытий пойдем развлечемся на заседании венты.