Александр Дюма - Адская бездна. Бог располагает

– Впрочем, – продолжал Самуил, – твоя жизнь зависит от тебя самого в большей степени, чем от моих снадобий. Главное – это избегать волнений, которые были бы тебе не по силам. Неосторожность убьет тебя безусловно и разом.

– Если так, – сказал Юлиус, – очень важно, чтобы Лотарио срочно вернулся. Я напишу ему письмо еще более настойчивое, чем все предыдущие. Не могу понять, что его так держит в Берлине вопреки тем двум десяткам писем, что я успел ему послать за эти три месяца. Теперь он не сможет больше ссылаться на посольские дела, так как я подал прошение об отставке и с минуты на минуту жду прибытия моего преемника.

– Ты же писал ему, чтобы он там, на месте, поторопил решение этого вопроса. Вот он и выполняет твою волю.

– Да нет, насколько мне известно, вопрос о моей замене уже решен. Итак, теперь со всем этим покончено и Лотарио нам нужнее здесь, чем где бы то ни было еще. Когда мой преемник явится, Лотарио введет его в курс дел; я бы хотел даже и несомненно этого добьюсь, чтобы Лотарио остался служить при нем: он слишком молод, чтобы последовать за мной в мое уединенное убежище. Уезжал он на две недели, а тянутся они уже три месяца, и он даже не упоминает о возвращении. Зато съездил в Вену. На мои послания отвечает кратко и невразумительно. Тут, видимо, что-то кроется.

– Ба! Тут кроется любовница, – усмехнулся Самуил.

– Откуда ты знаешь? – спросил Юлиус: он был не прочь вникнуть в подобное объяснение.

– Я знаю его возраст, – отвечал Самуил. – Что, по-твоему, может удерживать там молодого красавца, обходительного, остроумного, богатого? Или ты забыл, что такое Вена? Все женщины там вешаются ему на шею. Это мы с тобой такие суровые, мрачные и угрюмые. Ты же сверх того еще и болен. Я вовсе не стремлюсь оклеветать твоего племянника, он просто-напросто молод. Пытаться приковать мальчишку с такой внешностью к постели больного – в этом, право же, есть что-то абсурдное, противоестественное. Это хорошо для Фредерики – она еще не начинала жить, и для меня – я уже жить кончил. А Лотарио развлекается, и правильно делает. Ты же не такой эгоист, чтобы злиться на него за это? Если любишь его, не стоит о нем тревожиться. Будь уверен: сейчас ты озабочен судьбой существа вполне беззаботного.

– Все равно! – сказал Юлиус. – Я напишу ему еще одно, последнее письмо. И уверен, что он не оставит меня умирать, не повидавшись с ним.

– Ну, если ты хочешь только этого, – усмехнулся Самуил, – тогда все в порядке. Надеюсь, у него хватит времени, чтобы перессориться со всеми подружками и вернуться сюда прежде, чем настанет час диктовать твое завещание.

– Час может пробить прежде, чем мы думаем. Ему самое время приготовиться к возвращению; что до меня, то я начинаю готовиться к своему уходу.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я имею в виду, что мне пора, как ты выразился, продиктовать мое завещание.

– Хорошенькое дело! Повторяю, что речь об этом не идет! – вскричал Самуил.

– Какая разница, – возразил Юлиус, – продиктую я его неделей раньше или позже? Зачем откладывать то, что все равно необходимо сделать? Мне станет спокойнее, когда этот долг будет исполнен. По крайней мере, в глубине моей души не останется беспокойства, страха, как бы не покинуть сей мир, не успев отблагодарить тех, кому я столь многим обязан. После этого я почувствую себя лучше. Впрочем, я не собираюсь заниматься этим прямо сегодня. Но я уже обдумал все, что намерен предпринять. Излишне говорить, что о тебе я при этом не забыл.

Самуил сделал протестующий жест.

– О, мне известно, – промолвил Юлиус, – что ты презираешь деньги, поскольку метишь выше. Я лишь хочу обеспечить тебе полную независимость от кого бы то ни было. Материальные нужды суть прутья клетки, в которую общество запирает великие сердца и грандиозные замыслы. Ты ведь не откажешься от свободы и простора. Впрочем, я не приношу тебе ничего в дар, я лишь плачу долг. Не хочешь же ты остаться у моего гроба банкротом? А теперь перейдем к Лотарио.

Самуил слушал, крайне взбудораженный, но внешне бесстрастный.

– Лотарио – мой единственный родственник, – продолжал граф фон Эбербах, – да и то по линии жены. Я выделю ему его долю. Он получит замок Эбербахов и достаточное содержание, чтобы жить там, как подобает сеньору. Там он будет окружен воспоминаниями о своей тетке Христиане, любившей его, как она одна умела любить. Я предпочитаю, чтобы среди этих воспоминаний жил именно он, а не кто-то другой. Теперь остается Фредерика.

На минуту воцарилось молчание.

Юлиус колебался, не зная, как приступить к делу. Самуил наблюдал за ним глубоким, внимательным взглядом драматического поэта, следящего за всеми движениями и интонациями актера, избранного им, чтобы воплотить свой творческий замысел.

Самуил заговорил сам.

– Это самое щекотливое, – сказал он. – Ведь тебе, в общем-то, всего сорок лет. Мудрено допустить, чтобы мужчина, еще достаточно молодой и известный множеством приятных похождений различного рода, оставил в наследство молоденькой девушке значительную сумму без того, чтобы вместе с ней она не унаследовала…

– Бесчестье, не так ли? – вздохнул Юлиус. – Правда, я и сам все понимаю. Но что же делать?

– Об этом-то я тебя и спрашиваю, – отозвался Самуил, желая принудить его самого произнести решающее слово.

– Я было подумал, – продолжал Юлиус, – что можно избежать затруднений, выдав Фредерику замуж за кого-нибудь, кто имеет право разбогатеть. К примеру, Лотарио…

– Лотарио! – перебил Самуил с ноткой угрозы.

– Все было бы просто, если бы Лотарио и Фредерика полюбили друг друга. Я бы оставил все свое состояние Лотарио, а он, женившись на ней, естественным образом принес бы его ей. В какой-то момент я подумал, что Лотарио влюблен в нее, судя по тону, каким он говорил о ней, когда впервые ее увидел. Но с тех пор я успел убедиться, что ошибался. Если бы он любил ее, он бы не упорствовал в своем стремлении так надолго покинуть этот дом сейчас, когда она в нем живет. По крайней мере если она не отвергла его самым решительным и безнадежным образом. Так или иначе, если он ее не любит, если он там задерживается ради другой или если сама Фредерика не желает его знать – в любом подобном случае об этом браке речи быть не может. И однако иного средства, кроме супружества, я здесь не вижу.

– Я тоже, – отозвался Самуил, не спуская с Юлиуса своего пронизывающего непостижимого взгляда.

– Но кого мне избрать ей в мужья, кому я был бы вправе завещать мое богатство? Никому, кроме Лотарио и тебя, я не могу оставить в наследство сумму достаточно значительную. А ты в качестве мужа Фредерики еще более немыслим, чем Лотарио.

– А! Ты так считаешь? – промолвил Самуил.

– Без сомнения. Слишком велика разница в возрасте. И потом – твой характер. Честно говоря, – прибавил Юлиус смеясь, – твоя натура, по-моему, не создана для того, чтобы сделать женщину счастливой.