Луи-Фердинанд Селин - Смерть в кредит

Она, напротив, излучала гармонию, все ее движения были совершенны… Это было настоящее очарование, мираж… Когда она проходила из одной комнаты в другую, в душе как бы образовывалась пустота, грусть опускалась на этаж ниже… Она могла бы быть более озабоченной, чаще показывать свое плохое настроение. В первое время я всегда видел ее довольной, терпеливой, неутомимой с этими говнюками и идиотом… Они далеко не всегда были забавны, это зависело от ситуации… с ее красотой она спокойно могла бы выйти замуж за денежный мешок… Она, должно быть, была очарована… возможно, она дала обет. А он точно был небогат! Это обстоятельство не давало мне покоя, я не переставал думать об этом…

Идиот доставлял Hope множество хлопот, от которых к концу дня можно было свалиться… Вытирать ему сопли, следить, как он мочится, каждый миг удерживать его, чтобы он не попал под машины, не сожрал, не проглотил невесть что – это было настоящей каторгой…

Она никогда особенно не торопилась… Как только погода стала чуть менее мерзкой, мы начали возвращаться еще позже, гуляя по деревне и берегу реки… Джонкинд пускал слюни на прогулке гораздо меньше, чем дома, где постоянно таскал различные предметы и воровал спички… Стоило хоть ненадолго оставить его одного, как он поджигал занавески… Безо всякого злого умысла, ибо он сразу же прибегал нас предупредить… Он был в восторге от маленьких язычков пламени…

Лавочники в округе хорошо знали нас, потому что часто видели, как мы проходим… Это были «grocers»… так называлось что-то вроде бакалейной лавки… Я все же выучил это название… Они устанавливали в витринах горы из яблок и свеклы, а на прилавках настоящие поля шпината… Все это нагромождалось до самого потолка… из лавки в лавку… цветная капуста, маргарин, артишоки… Джонкинд был счастлив, когда видел все это. Он бросался на круглую тыкву и впивался в нее зубами, как лошадь…

Меня поставщики тоже считали чокнутым… Они спрашивали обо мне у нее… они делали знаки Hope за моей спиной… Пальцем вот так, около головы… «Better? Better?» – шептали они. «No! No!» – грустно отвечала она… Мне не было лучше, Боже мой! Никогда мне не будет better!.. Подобные манеры мне не нравились!.. Жалость… Забота…

Во время походов за покупками я всегда обращал внимание на один занятный факт… и это меня очень интересовало… Бутылки с виски… Их брали по меньшей мере одну или две в неделю… а часто еще больше – бренди… На столе же я их никогда не видел!.. ни в приемной! ни в стаканах!.. ни капли!.. Мы все регулярно пили совершенно чистую воду… Куда же тогда девалась эта выпивка? Разве в доме был еще кто-то? Я в этом сильно сомневался! Я был уверен, что кое-кто здесь здорово прикладывается!.. Распущенный тип, ему-то, наверное, не холодно!.. Ему даже зимой нечего бояться ревматизма!.. Вот!

Погода становилась лучше, зима кончалась… Она прошла в прогулках, в спортивных состязаниях, беге по пересеченной местности, в ливнях и онанизме…

Чтобы получать дополнительное питание, я разживался у поставщиков… Они считали меня таким невинным, что даже не опасались меня… Я шпионил, прятался… Я играл в прятки с Джонкиндом за рядами столов, за прилавками. И тибрил понемногу колбасу, яйца, то там, то здесь, пару печений, бананы… разные мелочи… И ни разу меня не застукали…

В марте снова заладил дождь, небо стало тяжелым, оно действовало на нервы, до такой степени, что к концу месяца просто давило нас… Оно висело над всем, на домах, на деревьях, оно обрушивалось на землю… и ты, весь мокрый, идешь по нему в облаках, в измороси, в обломках… Гадость!

Самое дальнее место, куда мы ходили гулять, находилось за Струдом, за лесами и холмами, огромные частные владения, где разводили фазанов. Они были не дикие, прогуливались в огромном количестве и, как куры, рылись на большой лужайке вокруг наклонившегося памятника, огромного куска угля, установленного стоймя, великолепного, размером с дом… Он возвышался над окрестностями… Дальше никогда не ходили… Не было дороги…

Набережные в нижней части города были местом, куда меня очень тянуло, особенно в субботу вечером, но туда я не мог пойти один… Просить Нору доставить мне это удовольствие не имело смысла, она и так проходила там довольно часто… Это был большой крюк, особенно для Джонкинда, он спотыкался среди тросов, несколько раз чуть не упал… В общем, предпочтительнее было прогуливаться наверху в поле, где все опасности видны издалека: большие собаки, велосипеды…

Однажды, просто так, в поисках приключений, мы взобрались на другой холм, что поднимался к 15-му бастиону… по ту сторону кладбища… бастиону, где каждый четверг упражнялись шотландцы, восемнадцатый полк… Мы видели, как они сражаются, они делали это всерьез… В сопровождении ужасных звуков волынок и труб. Они так вспахали поле, что увязали в нем все глубже… Они зарывались почти до плеч… И должны были скоро закопаться полностью…

Наша прогулка продолжалась, мы шли через овраг… И на самой середине луга заметили настоящую стройку, приблизились… Вокруг было полно рабочих! Они строили огромный дом… Мы взглянули на забор… Там была надпись огромными буквами… ее нетрудно было прочитать… Это тоже колледж… Великолепный участок… чудесное местечко между лесом и виллами… и еще лужайка для занятий спортом, по меньшей мере раза в четыре больше нашей… Дорожки уже были проложены, засыпаны… в каждом углу поставлены флажки… намечены ворота… В общем, все было готово… Судя по всему, строительство не должно было затянуться: было построено уже три этажа… В компаньонах явно недостатка не было… Название было написано красными буквами: «The Hopeful Academy» [67] для мальчиков всех возрастов… Вот так сюрприз!..

Нора Мерривин не могла прийти в себя… Она буквально застыла на месте… Наконец мы потихоньку тронулись. Она торопилась рассказать об этом своему козлу… Их дела мне были до лампочки, но все же и я понимал, что для них это было настоящей трагедией!.. Ужасный удар!.. Весь день не было видно ни его, ни ее… Я сам кормил Джонкинда за столом после всех остальных мальчишек…

На следующий день Нора была все еще бледная, она совсем растерялась, она, обычно такая любезная, такая жизнерадостная, сдержанная, жестикулировала почти как он, как деревянная, она, должно быть, не спала, она не могла усидеть на месте, то вставала, то поднималась по лестнице… то опять спускалась, чтобы побеседовать с ним… То уходила опять…

Старик оставался неподвижен, он даже не моргал, он сидел как пень, как оглушенный. Он смотрел перед собой в пространство. Он не ел, только пил кофе… Он глотал его целыми чашками, без остановки… Между глотками он бил себя в правую ладонь левым кулаком вот так, неистово… Птап! Птап! и это было все…