Хуан Валера - Иллюзии Доктора Фаустино

Доктор Фаустино решил нарушить зарок молчания и сказал:

– Хоселито, у каждого человека свой образ мыслей и свои способы действия. Я не хочу осуждать ваши поступки, но должен заявить, что я и думаю и поступаю иначе, чем вы. Ростовщик-нотариус требует то, что принадлежит ему по праву, и, следовательно, не совершает в отношении меня никакой несправедливости. Мне не за что ему мстить. Даже если моя мать умрет от горя, то и тогда я не могу считать его причиной смерти. Я' один во всем виноват. Я обязан был предвидеть такой конец.

– Мне больно вас слышать, сеньор дон Фаустино, – возразил Хоселито. – Я не вправе обижать своего пленника, но не могу удержаться от искушения, чтобы не сказать: вы слишком мягкотелы. Это удобно: сделать вид, что тебя не оскорбили, и тем самым избежать опасности, связанной с осуществлением мести. Вы правы: когда за оскорбление не мстят, его скрывают.

Кровь бросилась в голову дона Фаустино, он забыл, что Хоселито вооружен и что по одному его слову доктора здесь могут прикончить.

– Черт возьми! Я ни от кого не намерен терпеть оскорбления, а тем более от вас! Вор всегда думает, что и другие тоже воры. Неужели вы думаете, что если я в отчаянном положении, то могу вступить на тот гибельный путь, по которому идете вы? Повторяю: нотариус поступает по праву, меня он не оскорбляет, и хватит об этом! Нотариус – низкий человек и поступает низко, но меня он не оскорбляет.

В первый момент Хоселито готов был размозжить ему голову. Никогда бы он не стерпел такой дерзости, но тут сдержал свой гнев. Про себя он даже радовался смелости, которую проявил избранник его дочери.

– Ладно, – сказал он, – Выходит, это мне приходится простить оскорбление. Не будем ссориться. У кого что болит, тот о том и говорит.

– Простите, Хоселито. Я немного погорячился.

– Пустое. Воображаю, как там у вас в душе полыхает. Вынужден подлить масла в огонь и напомнить об уговоре. Вы человек горячий и могли забыть о нем. Полагаю, что, как человек чести, вы сдержите слово?

– Не собираюсь его нарушать.

– Тем не менее нелишне напомнить, что вы мой пленник, что вы обещали не делать попыток к бегству, не применять против нас оружия, а повиноваться нам во всем и следовать за нами.

– Да, если это не будет противоречить ни моей чести, ни моим правилам.

– Разумеется. Раз вы не хотите вступать в наше сообщество, вам придется остаться здесь в качестве приманки, или манка, – не знаю, как лучше сказать.

– Как это понять?

– Очень просто. Для чего служит манок? Чтобы привлечь влюбленную птичку. Вы как раз и сослужите нам эту службу. Я хочу, чтобы моя неблагодарная дочь прилетела сюда. Раз ее не приманить любовью к отцу, она прибежит к нам из-за вас. Поэтому я и удерживаю вас. Как только Мария появится, я договорюсь с нею о цене вашего выкупа. Да и зачем ей бежать от меня, если я дам ей надежное убежище, где она будет жить в свое удовольствие и где я смогу ее постоянно видеть?

Это было ловко придумано. Доктор был уверен, что во имя его спасения Мария придет к отцу. Как это ужасно! Из-за него Мария, которой удавалось так долго скрываться от воровской шайки и от своего ужасного отца, попадет теперь в их лапы. Доктор понимал, что ни просьбами, ни угрозами нельзя заставить Хоселито изменить свой план, и поэтому молчал.

Прошло два дня после разговора, о котором мы рассказали, а разбойники все еще находились в богатом имении. Они, несомненно, кого-то ждали. Доктор не сомневался, что ждали Марию.

Было девять часов вечера, когда послышался цокот копыт, и скоро перед домом остановились два всадника. Хоселито, его подручные и доктор находились во внутреннем дворике, когда вошел дозорный в сопровождении двух человек. Один из них, по виду слуга, был без плаща, другой кутался в плащ, закрывавший всю нижнюю часть лица, низко надвинутая шляпа закрывала лоб, и глаз было почти не видно.

Не снимая шляпы и не открывая лица, незнакомец произнес:

– Да хранит вас бог, господа.

– Да хранит вас бог, – ответили ему.

Обращаясь к Хоселито, он сказал;

– Храни тебя господь. Отведи меня в комнату – мне нужно поговорить с тобой наедине.

Хоселито по голосу узнал прибывшего и, повинуясь приказу, почтительно провел его в одну из комнат. Слуга оставался снаружи и хранил молчание.

Переговоры продолжались около часа, и как только они закончились, незнакомец в сопровождении слуги ускакал. Во дворике был слышен топот удалявшихся коней.

– Сеньор дон Фаустино, – сказал Хоселито, – извольте следовать за мной.

И он отвел доктора в комнату, где только что велись разговоры с незнакомцем. Когда они остались одни, Хоселито, явно волнуясь, сказал;

– Все мои планы провалились. Такова уж моя судьба, Есть высшая сила, воле которой я вынужден подчиниться. Мария жива, но для вас, да и для меня, она все равно что умерла. Мы никогда не увидим ее. Теперь вы мне не нужны. Кроме того, я обещал человеку, который только что был здесь, не задерживать вас. Я выполняю обещание. Хотите ехать сейчас?

– Я хочу как можно скорее повидать матушку, вызволить ее из беды или по крайней мере утешить. Я еду, – сказал доктор.

Как ни старался дон Фаустино выяснить, кто был таинственный незнакомец, благодаря которому он получил свободу, где находилась Мария, что с нею случилось, почему он должен считать ее умершей, он ничего не добился. Хоселито не мог или не хотел сообщать об этом. Он приказал подать доктору лошадь и отрядил ему в проводники наиболее надежных людей из шайки.

Когда все было готово к отъезду, доктор протянул руку атаману, и тот дружески ее пожал.

Пробираясь тропами, тропинками и проселочными дорогами, двигаясь только в ночное время, на третий день пути доктор и двое его провожатых добрались почти до самой Вильябермехи. Остаток пути он мог проделать самостоятельно – дорога была ему хорошо знакома. Разбойники попросили разрешения вернуться. Доктор охотно разрешил, поблагодарив за оказанную услугу. Он хотел вручить им деньги, но головорезы вежливо отказались.

Когда доктор остался один, начало уже светать. Утро было великолепное. Он горел нетерпением поскорее увидеть мать, дал шпоры коню, быстро доехал до Вильябермехи и очутился у дверей родного дома. Несмотря на ранний час, дверь была открыта.

Сердце у него упало. Он почувствовал, что случилось непоправимое. Темное облако заволокло глаза.

Выбежавший ему навстречу Фаон вместо обычного радостного повизгивания протяжно выл.

Доктор спешился и прошел двориком, не встретив там ни души. Пес плелся впереди, продолжая жалобно скулить, словно хотел сообщить нечто печальное.

Дон Фаустино уже собирался подняться по лестнице в комнату матери, как навстречу ему вышла тетка Араселк и обняла его.