Роберт Стивенсон - Клуб самоубийц. Черная стрела (сборник)

Однако свист его повлек за собой действия гораздо более активные, чем он рассчитывал. В тот же миг из ночной черноты на мол обрушился ливень стрел. Люди стояли на нем так густо, что многие из стрел попали в цель, послышались крики страха и боли. Первым же залпом был ранен лорд Фоксхэм. Хоксли тут же приказал нести его обратно на борт, из-за чего от его людей, оставшихся без командира, во время последовавшей короткой перестрелки пользы почти не было. Это, возможно, стало главной причиной катастрофы, которая не замедлила разразиться.

На берегу примерно минуту Дик с несколькими своими людьми держал оборону. Несколько человек с обеих сторон были ранены, сталь ударялась о сталь. Поначалу перевеса не было ни у кого, но потом в какое-то мгновение ока счастье отвернулось от обороняющихся. Кто-то крикнул, что все пропало, и защитники мола как будто только того и ждали. Крик подхватили. «На корабль, ребята! Все, кому жизнь дорога!» – крикнул другой голос. Третий же, как настоящий трус, завопил то, с чего начинается любое бегство: «Измена!» И в тот же миг все защитники мола развернулись неприкрытыми спинами к нападавшим и с воплями бросились к кораблю.

Кто-то из трусов уже отталкивал корму корабля, кто-то еще удерживал нос. Беглецы запрыгивали с криками на палубу, одни срывались и падали за борт, исчезая в море, кого-то зарубили на молу преследователи. Многие были ранены на борту, где царили полная сумятица и ужас. Один человек падал на другого, третий – на обоих. То ли случайно, то ли в результате чьих-то целенаправленных действий нос «Доброй Надежды» отделился от каменного причала, и вездесущий Лоулэсс, которому удалось, пуская в ход то свою силу, то холодную сталь, пробиться через толчею к рулю, отвел корабль от причала. «Добрая Надежда» снова отплыла в бурное море; по бортам ее стекала кровь, палуба была завалена убитыми и ранеными.

Тут Лоулэсс вложил в ножны кинжал и произнес, обращаясь к тем, кто находился к нему ближе всех.

– На многих я оставил свою печать, – сказал он. – Жалкие, брехливые псы.

В общей сутолоке никто из бегущих не обращал внимания на то, как грубо и даже жестоко прокладывал себе дорогу Лоулэсс, но теперь либо в головах у них начало проясняться, либо слова рулевого услышал кто-то еще.

После паники порядок медленно восстанавливается, и порой люди, только что запятнавшие себя трусостью, впадают в противоположную крайность неповиновения. Так произошло и на этот раз. Воины, которые только что, бросая оружие, в безотчетном страхе бежали сломя голову на «Добрую Надежду», начали вслух бранить своих командиров и требовать, чтобы кого-нибудь наказали за случившееся.

Гнев толпы обернулся на Лоулэсса.

Чтобы отойти от берега, старый разбойник развернул корабль в сторону открытого моря.

– Глядите! – завопил один из недовольных. – Он ведет нас в море!

– Верно! – выкрикнул кто-то еще. – Как есть измена!

И тут все в один голос закричали о том, что их предали, и с угрозами и проклятиями стали требовать причалить и высадить их тотчас на берег. Лоулэсс заскрежетал зубами, но молча продолжал держать курс, ведя «Добрую Надежду» через огромные волны. На их пустые страхи и позорные угрозы он, побуждаемый чувством собственного достоинства и еще не выветрившимся хмелем, отвечал презрительным молчанием. Бунтовщики, собравшись у мачты на недолгий совет, точно петухи на скотном дворе, для храбрости раззадоривали друг друга. Было видно, что еще немного, и их уже ничто не сдержит, они будут готовы к любому своеволию. Дик ринулся было к трапу, чтобы призвать их к порядку, но тут один из разбойников, бывший матрос, опередил его.

– Эй, ребята, тупые ваши головы! – заорал он. – А ну, за работу, живо, разрази вас гром! Вам что, жить надоело? Старина Лоулэсс…

Кто-то из бунтовщиков ударом кулака заставил его замолчать, и в следующий миг, со скоростью огня, охватывающего сухое сено, трусливые товарищи повалили его на палубу, прошлись по нему ногами и стали бить кинжалами. Тут Лоулэсса прорвало.

– Так ведите корабль сами! – прогремел он, выругался и отпустил кормило, не задумываясь о том, что станет с «Доброй Надеждой» без управления.

Судно в это время дрожало на вершине нарастающей волны. В следующее мгновение оно с головокружительной скоростью скользнуло вниз и врезалось в очередную жидкую гору. Зеленая вода окатила корабль с носа до кормы. Волна, пронесшаяся по палубе, доходила до колена, брызги взлетели выше мачты. «Добрая Надежда» вынырнула с другой стороны вала и замерла на миг, дрожа всем корпусом, словно смертельно раненное животное.

Шесть или семь мятежников смыло за борт, остальные, когда пришли в себя и обрели способность говорить, взывая к святым, стали умолять Лоулэсса снова встать к рулю.

Но Лоулэсса не нужно было упрашивать. Ужасные последствия его необдуманного поступка окончательно отрезвили его. Ему, как никому другому на корабле, было понятно, что они едва не погибли. Он почувствовал, как судно осело, и по тому, насколько медленнее оно стало повиноваться рулю, бывший монах понял, что опасность еще далеко не миновала.

Когда волна прошла по судну, Дик был сбит с ног и едва не захлебнулся. Он встал и по колено в воде подошел к старому рулевому.

– Лоулэсс, – сказал он, – сейчас наша жизнь в твоих руках. Ты бесстрашный, упорный человек, и лишь ты один можешь справиться с управлением. Я поставлю трех проверенных человек тебе в охрану.

– Не стоит, мастер. Не стоит, – ответил кормчий, всматриваясь в темноту. – Мы с каждым мгновением уходим все дальше и дальше от этих песчаных берегов, и море становится все беспокойнее. Эти трусы и плаксы скоро все слягут. Клянусь святыми угодниками, это какая-то загадка, но плохие люди почему-то не бывают хорошими моряками. С такой болтанкой справится только честный и храбрый человек.

– Нет, Лоулэсс, – рассмеялся Дик, – это все матросские сказки. Сам подумай, в этих словах смысла ни на грош. Скажи мне лучше, как наши дела. Мы идем нужным курсом?

– Мастер Шелтон, – ответил Лоулэсс. – Я бывал и монахом, хвала Господу, и лучником, и вором, и моряком. И закончить свои дни мне больше всего хотелось бы, да вы и сами это понимаете, в монашеской рясе, а не в просмоленной матросской куртке. На то у меня есть две прекрасные причины: во-первых, в море смерть может забрать человека неожиданно, а во-вторых, я жутко боюсь умереть в этом соленом зеленом содоме у себя под ногами. – Лоулэсс для убедительности топнул ногой. – Если сегодня, – продолжил он, – я не умру смертью моряка, поставлю длинную свечку Пречистой Деве.

– Неужели наши дела так плохи? – спросил Дик.

– Да, – ответил старый разбойник. – Разве вы сами не чувствуете, как она потяжелела и насколько медленнее стала подниматься на волны? Не слышите, как у нее в трюме переливается вода? Море уже сейчас через борта захлестывает. Потяжелей она еще хоть на малость, мы камнем на дно пойдем или нас выбросит на берег и разобьет в щепки.