Натаниель Готорн - Алая буква (сборник)

Так поспешите! Сделайте свой шаг! Награда, к которой вы так стремились, ползли, шагали, теперь на расстоянии вытянутой руки! Придите на этот обед! Выпейте пару бокалов благородного вина! Сделайте свое заявление хотя бы шепотом, если пожелаете! И вы подниметесь из-за стола губернатором великого старого штата! Губернатор Массачусетса Пинчеон!

Разве ваше сердцебиение не ускоряется от подобной перспективы? Вы всю жизнь стремились достичь этой цели. Теперь же, когда от вас требуется лишь проявить свое согласие, почему вы так безвольно осели в дубовом кресле прапрадеда, словно предпочитая его губернаторской должности? Вы прекрасно знаете историю Короля Бревна [55], но в наши бурные времена едва ли можно выиграть выборный пост губернатора, уподобившись ему.

Что ж, на обед вы уже опоздали! Черепаху, лосося, губана, фазанов, вареную индейку, баранину, свинину, ростбифы уже почти доели, теплый картофель и подливки подернулись застывшим жиром. Судья, если не занимался чем-то другим, творил чудеса ножом и вилкой. Это о нем, знаете ли, ранее говорили, описывая его аппетиты, что Создатель сотворил его крупным животным, но час обеденный превращает его в чудовище. Люди его предпочтений должны молить о снисхождении других во время трапезы. Впервые судья Пинчеон опоздал на обед! Опоздал даже для того, чтобы присоединиться к компании за вином! Гости уже веселы, они забыли о судье и, заключив, что он отправился к Партии Свободной Земли, решили выбрать другого кандидата. Появись наш друг среди них, с этим жутким застывшим взором, его зловещее присутствие развеяло бы их радость. Да и судья Пинчеон, обычно столь аккуратный, не показался бы за обеденным столом с кровавым пятном на груди. Кстати, откуда оно там взялось? Выглядит оно отвратительно, и лучше судье как следует застегнуть пальто, взять своего коня из платной конюшни и как можно быстрее мчать к дому. Там, после бокала бренди с водой, бараньей отбивной, бифштекса, жареной птицы или иного обеда, собранного на скорую руку, который станет и ужином, ему стоит провести вечер у своего камина. Ему придется долго согревать ноги, чтобы избавиться от промозглого холода этого мерзкого старого дома, от которого кровь стыла в жилах.

Вставайте же, судья Пинчеон, вставайте! Вы потеряли весь день. Но завтрашний день скоро наступит. Подниметесь ли вы, чтобы выжать из него все возможное? Следующий день, и следующий, и следующий. Для нас, живых, всегда есть возможность проснуться на следующий день. Для умершего сегодня утро становится воскрешением.

А пока что сгустившаяся тьма выползает из углов комнаты. Тени высокой мебели становятся глубокими, поначалу более четкими, а затем расширяются до той степени, когда очертания их теряются в сером приливе забвения, который медленно поглощает один предмет за другим, а вместе с ними и сидящую в центре фигуру. Мрак не появился из ниоткуда, он собирался весь день, а теперь, ощутив свой час, решил воцариться над всем. Лицо судьи, застывшее и неестественно бледное, отказывалось погружаться во тьму. Все слабее становился свет. Серые сумерки сменились тьмой. Лишь в окне слабо брезжило не мерцание, а лишь намек на него, если не ощущение, что в той стороне находится окно. Или и оно исчезло? Нет! Да! Не совсем! И осталась темная белизна – мы позволим себе использовать столь противоречивое описание – темная белизна лица судьи Пинчеона. Черты его растворились: осталась лишь бледность. Как теперь рассмотреть его? Нет больше окна! Нет больше лица! Бесконечная, непроницаемая чернота затмила зрение! Где же наш мир? Весь исчез в темноте, и мы дрейфуем в хаосе, под звуки порывов бездомного ветра, который вздыхает и бормочет в попытках найти прежний мир!

А есть ли иные звуки? Один, который внушает страх. Это тиканье часов судьи, которые, с тех пор как Хепизба оставила комнату в поисках Клиффорда, он так и сжимает в руке. По неизвестной причине этот тихий, почти незаметный, но не умолкающий пульс Времени в застывшей руке Пинчеона навевает наибольший ужас во всей этой сцене.

Но слушайте! Этот порыв ветра был громче. И стон его не так необычайно мрачен и уныл, как тот, который пятый день навевал отчаяние на все человечество. Ветер сменил направление! Теперь он летит с северо-запада, трясет дряхлый Дом с Семью Шпилями, словно пытаясь его сломать. Один яростный порыв за другим ударяются в дом! И старый особняк снова скрипит, громко, но неразборчиво жалуясь закопченным горлом (иными словами, простуженной глоткой широкой каминной трубы), – отчасти на грубый ветер, но больше на полтора века знакомства и противостояния с этой погодой. За каминной доской что-то ревет и грохочет. Хлопает дверь наверху. Окно, возможно, было оставлено не закрытым или же распахнулось от непогоды. Нет смысла скрывать, какими потрясающими духовыми инструментами являются старые деревянные дома, одержимые самыми странными звуками: они немедленно начинают петь, вздыхать, плакать и кричать, и колотить молотками, эфемерными, но оттого не менее оглушительными, в какой-нибудь дальней комнате раздаются шаги, шелестит таинственный шелк – стоит лишь доброму порыву ветра ворваться в открытое окно. Как тут не поверить в призраков? Все слишком жутко. Этот беснующийся в покинутом доме ветер, и молчаливый судья, невидимый для нас в этой комнате, и неутомимое тиканье его часов!

Что же до невидимости судьи Пинчеона, она скоро исчезнет. Северо-западный ветер очистил небо. Теперь уже можно ясно различить окно. А сквозь стекло мы смутно видим, как бьются темные ветви деревьев, пребывая в постоянном и хаотичном движении, а меж них то и дело мерцают звезды. Их свет озаряет лицо судьи Пинчеона. А вот и более яркий свет. Взгляните на серебристый танец в ветвях грушевого дерева! Лунный свет становится все сильнее, пока лучи его не проникают в комнату. Они играют на фигуре судьи, показывая, что он так и не пошевелился. Лучи играют в догонялки с тенями на неподвижном его лице. Блестят на часах. Пальцы судьи скрывают от нас циферблат, но мы знаем, что стрелки на нем сошлись, поскольку городские часы бьют полночь.

Человек с крепкими нервами, наподобие судьи Пинчеона, относится к полуночи с тем же равнодушием, что и к полудню. На предыдущих страницах мы проводили некоторые параллели между судьей Пинчеоном и его предком-пуританином, но на этой они заканчиваются. Пинчеон, живший два века назад, как и все его современники, обладал прочной верой в существование духов, хоть и считал их пагубными по своей природе. Пинчеон этой ночи, сидящий перед нами в кресле, не верил в подобную чушь. По крайней мере, таково было его кредо еще несколько часов назад. А потому волосы не шевелились на его голове от историй, которые – во времена, когда у каминов стояли скамейки и люди вглядывались в пепел прошлого, вороша тлеющие угли преданий, – рассказывались в этой самой комнате дома его предков. На самом деле те истории были настолько абсурдны, что не испугали бы и ребенка. Какой смысл, значение или мораль, к примеру, может нести забавная легенда о том, что в полночь в этой приемной собираются все почившие Пинчеоны? И ради чего же? Чтобы посмотреть на портрет своего предка, проверить, висит ли он на стене, согласно строкам его завещания! Неужто лишь ради этого они покидают свои могилы?