Натаниель Готорн - Алая буква (сборник)

Не успели они встать из-за стола, как резко зазвенел колокольчик лавки, и Хепизба отставила свою недопитую чашку с таким безбрежным отчаянием, что на нее больно было смотреть. В нелюбимых делах второй день зачастую бывает хуже первого. Мы возвращаемся, словно на дыбу, а все конечности еще хранят память о предыдущей пытке. Так или иначе, Хепизба была совершенно уверена, что никогда не привыкнет к этому назойливому шумному колокольчику. Особенно отвратительным он казался теперь, когда ее окружали антикварный фарфор и серебряные ложечки с семейными гербами и можно было наслаждаться мыслями о тонких материях, к которым совершенно не относились встречи с грубыми покупателями.

– Не утруждайтесь, дорогая кузина! – радостно вскинулась Фиби. – Сегодня я буду заправлять лавочкой.

– Ты, дитя! – воскликнула Хепизба. – Что может деревенская малютка знать о подобных вещах?

– О, я занималась всеми покупками для семьи в лавке нашей деревни, – ответила Фиби. – И торговала с лотка на ярмарке, продав куда больше, чем все другие. Подобным вещам нельзя научиться, они зависят от дара, который, полагаю, – добавила она с улыбкой, – достался мне со стороны матери. Вы увидите, что лавочница из меня столь же расторопная, как и хозяюшка.

Старая леди прокралась следом за Фиби и выглянула из коридора в лавочку, чтобы понаблюдать, как девушка сможет справиться со своими обязанностями. Дело было довольно хитрое. Очень старая женщина в коротком белом платье и зеленой кофте, с нитью золотых бусин на шее и некоем подобии ночного колпака на голове, принесла немного пряжи, чтобы обменять ее на товар. Она, наверное, была последней в городе умелицей, которая до сих пор сама пряла шерсть на почтенного возраста прялке. Было весьма интересно слушать, как хриплый дрожащий голос старой леди и звонкий приятный голосок Фиби сплетаются в нить разговора; и еще больший контраст создавали их фигуры – легкая и грузная, полная сил и дряхлая, – которые разделял не только прилавок, но и более шестидесяти лет разницы в возрасте. Что же до сделки, то здесь опытная хитрость и плутоватость столкнулись с врожденной искренностью и смышленостью.

– Ну как, неужели я плохо справилась? – спросила Фиби, смеясь, когда покупательница ушла.

– Поистине хорошо, дитя! – ответила Хепизба. – Мне ни за что с тобой не сравниться. Как ты и сказала, для этого нужен дар, который перешел тебе по материнской линии.

То было искреннее восхищение, которое люди слишком стеснительные или неловкие в делах этого суетного мира испытывают к тем, кто способен играть ведущие роли в волнующей пьесе жизни. Это восхищение, однако, является сильным ударом по их самолюбию, а оттого они принимаются уверять себя, что эти сильные качества несовместимы с тем, что считается материями более важными и тонкими. Так и Хепизба полностью признала превосходство Фиби над собой в торговле и смиренно выслушивала предложения девушки о разнообразных методах, которые помогут сделать предприятие прибыльным, без риска потерять вложенные в него средства. Она согласилась с деревенской кузиной в том, что следует готовить свои дрожжи, как жидкие, так и в брусках, и нужно варить определенный вид пива, особенно вкусный и полезный для желудка, и, более того, стоит печь и выставлять на продажу особые пряные кексы, которые все, кто попробуют, будут требовать снова и снова. Все эти доказательства живости ума и расторопности девушки были крайне приятны для Хепизбы, покуда можно было шептать себе с мрачной улыбкой и почти искренним вздохом, в котором смешались изумление, жалость и растущее восхищение:

– Что за милая юная девушка! Если бы только она была леди – но это невозможно! Фиби не Пинчеон. Она во всем пошла в свою мать!

Что же до утверждения, что Фиби была не леди, нам сложно решать, но едва ли подобное суждение могло возникнуть у здравомыслящего человека. Вне Новой Англии невозможно встретить подобный сплав аристократических черт со множеством иных, не столь необходимых аристократии (и едва ли с ней сочетающихся). Она не нарушала законов вкуса, ее поведение было достойно восхищения, и она никогда не отступала перед окружающими обстоятельствами. Ее хрупкая, почти детская фигурка была такой гибкой, что все ее движения давались ей так же легко, как и неподвижность. Ее лицо, обрамленное каштановыми кудряшками, с острым носиком, ярким румянцем и отчетливым загаром, равно как и десяток веснушек – дружеских подарков апрельского ветра и солнца, – несомненно, давали нам право назвать эту девушку красавицей. Ее глаза были глубокими и лучились светом. Она была очень хороша, грациозна, как птичка, и столь же прелестна; ее присутствие в доме было похоже на луч солнца, пробивающийся сквозь тень колышущейся листвы, или на отсвет камина, который падает на стену, пока вечер уступает место ночи. Вместо того чтобы обсуждать ее право на место среди истинных леди, лучше воспринимать Фиби как образец женственной грации и разнообразных талантов, принадлежащий обществу – будь таковое реальным, – где леди не существует. Где женскими талантами считались бы настоящие дела, которые она, от сложных до самых простых, будь то даже чистка котлов и чайников, совершала в ореоле радости и прелести.

Такова была Фиби. С другой стороны, что касается прирожденных и образованных леди, нам стоит опять присмотреться к Хепизбе, одинокой старой деве в шелестящих ветхих шелках, с ее глубокой и абсурдной верой в собственную родословную, с ее наивными надеждами получить достойные принцессы территории и воспоминаниями о немногочисленных достижениях в ее жизни, когда она, в далеком прошлом, играла на клавикорде, танцевала менуэт, вышивала на пяльцах гобеленные стежки. Так выглядят в сравнении новый век плебеев и старый век аристократии.

Наверное, даже вечно насупленная физиономия Дома с Семью Шпилями вдруг прояснилась, испуская из окон радостный свет, когда мимо них шагала Фиби. А иначе никак не объяснить того, что соседи очень скоро узнали о присутствии этой девушки. Поток покупателей не прерывался с десяти часов и до самого полудня, немного стихнув в обеденные часы, но вскоре возобновился и наконец иссяк за полчаса до заката. Самым верным клиентом оказался маленький Нед Хиггинс, пожиратель Джимов Кроу, который сегодня доказал истинную всеядность, проглотив двух одногорбых верблюдов и локомотив. Фиби смеялась, записывая сегодняшние продажи на грифельной доске, а в это время Хепизба, надев шелковые перчатки, пересчитывала внушительную горку медных монет из конторки, в которых даже блеснуло несколько серебряных.

– Мы должны обновить наш запас, кузина Хепизба! – воскликнула маленькая лавочница. – Имбирные пряничные фигурки уже закончились, как и голландские деревянные молочницы и бóльшая часть игрушек. К тому же у нас постоянно спрашивают дешевый изюм, а еще – свистки и барабаны, а также варганы, и как минимум десяток мальчишек интересовались сегодня паточными леденцами. Нам нужно побольше красных яблок, как раз наступает их сезон. Но, дорогая кузина, взгляните на эту огромную кучу меди! Это же, без сомнения, целая медная гора!