Милорад Павич - Русская борзая (сборник)

4. В моей родословной по отцовской линии писатели были еще в XVIII веке. В нашей семье всегда кто-то занимался литературой. Эмерик Павич опубликовал в Будиме в 1768 году книгу стихотворений, он писал десятистопным стихом народного эпоса. Сам я с детства хотел быть таким, как мой дядя по отцу, Никола Павич, который в то время, в середине XX века, был известным писателем. Я хотел продолжить литературные традиции нашей семьи и рад, что мне удалось сделать это. Я всегда любил слушать, как мой дядя Никола, который был блестящим рассказчиком, или дед Аца, или моя тетка по матери Эмилия вспоминали случаи из истории нашей семьи. При этом я невольно обучался мастерству устного повествования. В Панчеве у меня было четыре бабки. Одна из них – Козара – была красавицей и оставалась такой до глубокой старости. Она лучше других своих сестер умела поставить тесто и могла спеть песню про каждый знак зодиака, я потом находил эти песни в старинных календарях XVIII и начала XIX века.

5. Мои первые рассказы, написанные в Панчеве, пропали. В одном говорилось о каком-то старом пастухе, который приходил за нашими коровами и отводил их на пастбище, а в другом – о некой Марии, в которую был влюблен маленький мальчик. Этот рассказ назывался «Три ошибки Марии». Оба рассказа поместили в школьную газету и повесили на стене в 1946 или 1947 году. С тех пор я их больше не видел. Их горький вкус напоминает о себе в некоторых рассказах, написанных позже, таких, например, как «Охота» из сборника «Вывернутая перчатка». В то время так не писали, и я не надеялся, что меня напечатают. Я думаю, что мои первые рассказы были похожи на те, что я пишу сейчас, и постепенно они уходят от меня таким же образом, как уходят из родного дома дети, на судьбу которых уже никак не повлиять. Так и должно быть, дети должны быть лучше своих родителей, а произведения лучше своего автора.

6. Я думаю, что литература забрала значительную часть моей жизни. Поэтому я и написал однажды, что у меня нет биографии, есть только библиография. Однако жизнь проникает в мою литературу через язык, литература рождается, прислушиваясь к пульсу живой речи, так же было когда-то у церковных проповедников или, еще раньше, у античных ораторов Греции и Рима. Что касается сновидений, то они указывают мне, как можно спасти литературу от линейности языка. Сны нелинейны, и литература тем лучше, чем больше она приближается к ним. Вот почему я стараюсь освоить и предложить читателю новые виды прозы нелинейного типа, например мои романы и рассказы в форме словаря, водяных часов, кроссворда, карт таро или астрологического руководства.

7. Я учился в Белграде, в школе имени Карагеоргия. Отец однажды утром отвел меня туда, оформил документы и сказал, что я должен буду сам каждый день в восемь часов приходить на уроки. Я так и делал, ведь школа была рядом с домом, и все это не казалось мне странным. Вообще-то, еще до того как я начал учиться, я ходил в какой-то французский детский сад, который был в том же дворе, что и школа, я помню смешную француженку, которую мы называли «тетя Дроль». В Белградский университет я поступил в 1949 году, а в 1954 году закончил отделение литературы философского факультета. Я помню пропахшие дымом аудитории, которые отапливались древесными опилками, запах мокрых зимних пальто и шинелей. Многие мои друзья-однокурсники пришли учиться прямо из армии. Все это было так давно, что уже перестало быть правдой, – так думаю я иногда, вспоминая те дни. Как бы то ни было, тогда я был способен писать в любое время дня или ночи. Сегодня пишу только по вечерам или с утра.

8. Было несколько «первых». Все они перемешались в моей памяти, и я помню теперь только сиреневый цвет. Цвет платья одной девочки. Первая большая любовь многому меня научила. Я узнал, что любовь заставляет испытывать страшные страдания и что она предоставляет тысячу возможностей совершить непростительные ошибки. Я помню музыку, которая нас связывала; помню, как послал письмо не той, кому следовало, и, только когда оно уже было отправлено, понял, что перепутал адрес. Было поздно что-либо исправлять. Письмо это, как я теперь понимаю, было написано хорошо и искренне. Настоящее любовное письмо. Катастрофа.

9. Я пишу очень медленно, чаще всего в постели, ночью, мысленно. Иногда боюсь, что не запомню какую-нибудь удачную фразу, встаю посреди ночи и делаю записи. Пишу карандашом в тетрадях в красивых обложках, которые мне покупает Ясмина, а уже потом вношу все в компьютер. Роман – это сизифов труд, с той только разницей, что камень, к счастью, не возвращается к вам, а скатывается с другой стороны горы прямо в руки читателю. Как будто вы бросаете горячую картофелину, и пусть тот, кто ее поймает, сам думает, что с ней делать. В романе ничего не надо придумывать заранее, надо позволить ему расти внутри вас и лишь слегка подталкивать его в гору. Вначале все происходит медленно и с трудом, камень сопротивляется движению вверх, вы устаете. А когда вы наконец достигаете вершины, ваш роман срывается с обрыва и начинает все быстрее катиться вниз, теперь вы едва поспеваете за ним и из последних сил пытаетесь управлять его движением, для того чтобы он не свалился в какой-нибудь овраг. У него сил все больше, а у вас все меньше. Где он остановится, не знаете ни вы, ни он. Если повезет, это случится как раз в нужном месте, при условии что вы как писатель не перемудрите и не помешаете ему это сделать. Короче говоря, дом строят от фундамента, а роман от крыши. Когда закончите, скажите себе в прозе то, что Пушкин сказал в стихах, когда закончил «Евгения Онегина», и точка.

10. «Хазарский словарь» я смутно представлял себе еще будучи студентом, это было приблизительно в 1953 году, тогда я столкнулся с этой темой, читая о хазарской миссии Кирилла и Мефодия. Идея созрела только в семидесятые годы, когда я решил написать книгу, имеющую структуру словаря. Я начал роман в 1978-м и писал его до 1983 года. Опубликован он в 1984-м. Я считаю, что структура сновидения – это совершенная матрица нелинейного повествования (nonlinear narratives). Сны в «Хазарском словаре» и в других моих книгах неоднородны. В семье, где я рос, по утрам часто рассказывали, что кому приснилось ночью, иногда всего в двух-трех словах. Я запоминал эти сны, а иногда и записывал – и чужие, и свои тоже. Прав тот американский критик, который написал, что сновидения в моих произведениях «играют не ту роль, что у Фрейда, и что Павич понимает сны иначе»… Сон – это зеркальце, которое пришивает на спинку своего платья девушка, принимающая участие в обряде вызывания дождя во время засухи. Зеркальце может отразить чей-то лик или, возможно, отогнать нечистую силу, но увидеть самого себя в зеркале на собственной спине нельзя.