Артур Дойл - Тень великого человека. Загадка Старка Манро (сборник)

Как видишь, только благодаря счастливому случаю мое первое знакомство со своими будущими клиентами в Берчспуле не закончилось в полицейском участке. Здесь поручиться за меня некому, так что, если бы меня арестовали, я бы оказался в одинаковом положении со своим противником. Уверен, ты думаешь, что я повел себя глупо, но скажи на милость, как я мог поступить в той ситуации иначе? Сейчас я не чувствую ничего, кроме одиночества. Ты счастливый человек, потому что у тебя есть жена и ребенок!

Я все больше и больше начинаю убеждаться в том, что и мужчины, и женщины, до тех пор пока они одиноки, остаются неполными, несовершенными, увечными существами. Как бы они ни старались убедить себя, что счастливы в таком положении, их все равно преследует смутное ощущение беспокойства, неясное и плохо определимое чувство неудовлетворенности, их мысли и поступки начинают сводиться к заботе исключительно о себе. Одинокий человек – существо половинчатое, естество которого требует соединения со второй половиной. Соединившись, они образуют полное и симметричное целое, дополняют друг друга там, где у каждой из половинок есть какая-то слабина. Я часто думаю, что, если после смерти наши души не умирают (в чем я уверен, хотя основания для моей уверенности коренным образом отличаются от твоих), то каждая мужская душа соединяется или сливается с женской душой, чтобы принять совершенную форму. Так же считал и старик мормон {183}, если помнишь, и идею эту он использовал для привлечения новых сторонников в свою веру. «Железнодорожные акции на тот свет вы с собой не возьмете, – говорил он. – Но жены и дети наши помогут нам начать новую жизнь».

Я думаю, читая эти строки, ты, имеющий за спиной два года супружеской жизни, улыбаешься. Но пройдет еще немало времени, прежде чем я сам смогу воплотить свои идеи в жизнь.

Что ж, до свидания, мой дорогой друг. Как я сказал в начале письма, мысль о тебе успокаивает меня, и именно сейчас, когда я оказался один в незнакомом городе, без надежды на успех и с тревогой на душе, я это чувствую как никогда. Мы с тобой различаемся, как полюса, и, сколько я тебя помню, всегда были такими. Ты признаешь веру, я – разум; для тебя главное то, во что верили твои родители, для меня – мои собственные мысли; но дружба наша доказывает, что истинная суть человека и его способности сближаться с другими людьми определяются вовсе не его взглядами на отвлеченные вопросы. Могу сказать совершенно искренне, мне бы очень хотелось сейчас видеть тебя перед собой, со старой трубкой из кукурузного початка в зубах на поскрипывающем кресле, обитом американской кожей, с жуткой салфеткой на спинке. Если бы ты все время не повторял, что тебе интересно знать, как я живу, я бы ни за что не осмелился занимать твое внимание рассказами об этом. Сейчас будущее представляется мне очень туманным. Первое, что мне теперь предстоит сделать, это подыскать дом поприличнее, а второе – убедить его хозяина позволить мне его занять без предварительной оплаты. Займусь этим прямо завтра с утра, когда что-то прояснится, сразу же напишу тебе. Между прочим, знаешь, от кого я недавно получил письмо? От Арчи Маклэгана. Конечно же, он просит денег. Ты сам можешь судить, какие мне предстоят расходы, но я, поддавшись душевному порыву, послал ему десять шиллингов, о чем сейчас горько сожалею.

С наилучшими пожеланиями тебе и всем твоим, включая твой город, твой штат и твою великую страну.

Как всегда, искренне твой.

Берчспул – действительно прекрасное место, дорогой Берти. После того как я за последние семь дней добрую сотню миль прошел по его улицам, мне это известно, как никому другому. Его минеральные источники были довольно популярны лет сто назад, и в нем еще сохранились следы аристократического прошлого, которые он несет с гордостью, как французская графиня в изгнании, надевающая увядшее платье, которое когда-то покоряло Версаль. Я забыл про новые шумные пригороды с их растущими заводами и богатеющими обитателями и живу в этом странном благодатном для здоровья старом городе. Эти места давно перестали привлекать к себе аристократическую публику, но наводящие на грустные мысли остатки былой респектабельности еще кое-где заметны. На Хай-стрит на оградах сохранились длинные железные гасители, в которых факельщики гасили огонь, вместо того чтобы затаптывать его или тушить о дорогу, как это было принято в кварталах победнее. На этой улице очень высокие бордюры, которые нужны были для того, чтобы какая-нибудь леди Тизл или миссис Снирвел могла выйти из кареты или паланкина {184}, не запачкав свои изящные атласные туфельки. Меня это наводит на мысли о том, каким изменчивым химическим соединением является человек. Декорации остались теми же, но все актеры, когда-то выступавшие на этой сцене, уже распались на водород, кислород, азот и углерод с примесью железа, кварца и фосфора. Поднос с кучкой химикатов и три ведра воды – вот материал, из которого состояла моя леди в паланкине! Довольно любопытная двойная картинка получается, когда представляешь себе это. С одной стороны, высокородные денди, чопорные леди и коварные придворные, строящие козни, плетущие интриги и подсиживающие друг друга для достижения своих жалких целей. Но вот проходит сто лет. Что это там в углу старого склепа? Жировоск {185}, холестерин {186}, соли угольной и серной кислоты, трупный яд. Мы в отвращении отворачиваемся и уходим, не задумываясь о том, что носим в себе все это каждый день.

Однако не забывай, Берти, что я очень уважаю человеческое тело и считаю, что священники и богословы незаслуженно презирают его. «Бренная оболочка», «оковы плоти» – на мой взгляд, эти выражения скорее богохульны, чем богоугодны. Вряд ли Творца может порадовать подобное отношение к творению рук Его. Какой бы теории или веры мы ни придерживались в отношении души, я полагаю, не может быть сомнения в том, что тело вечно. Вещество, из которого оно состоит, может изменять форму (и в этом случае может быть изменено в обратную сторону), но уничтожить его невозможно. Если наш шарик столкнется с какой-нибудь кометой и развалится на миллиарды частей, которые разнесет по всей солнечной системе, или же если ее огненное дыхание слижет с Земли верхнюю оболочку, сделав ее похожей на чищеный апельсин, все равно и через сотни миллионов лет каждая из мельчайших частиц, составляющих наши тела, будет продолжать существовать… В иной форме, в иных сочетаниях, это верно, но тем не менее это будут те же атомы, из которых состоит указательный палец, которым ты сейчас водишь по этим строчкам. Это похоже на игру ребенка с деревянными кубиками. Он строит из них стену и разваливает ее, потом строит башенку и снова разваливает. Так может продолжаться бесконечно, но кубики-то остаются все те же.