О. Генри - Короли и капуста (сборник)

СЛОВА НА ПЕСКЕ

Место действия:

Пляж в городе Ницца

Женщина, красивая, еще молодая, изысканно одетая, довольная жизнью, спокойная, сидит в шезлонге возле самой воды и лениво выводит на песке буквы кончиком изящного шелкового зонтика. Лицо у нее смелое и даже дерзкое, а спокойствие ее позы обманчиво – она похожа на пантеру, которая сейчас почему-то замерла неподвижно, но в следующую секунду может сделать все что угодно – броситься вперед, подкрасться, прыгнуть. Она от скуки часто пишет на песке, и всегда одно и то же слово – «Изабелла». Ярдах в двух от нее сидит мужчина. Видно, что эти двое по-прежнему вместе, хотя дружба их, возможно, уже и не связывает. У мужчины смуглое гладко выбритое лицо, которое почти ничего не выражает. Почти. Они мало разговаривают друг с другом. Мужчина тоже царапает что-то на песке – тростью. Он пишет слово «Анчурия». А потом поднимает глаза и устремляет свой взгляд туда, где Средиземное море встречается с небом, и во взгляде его – смертельная тоска.

НАЕДИНЕ С МИРОМ

Место действия:

Неподалеку от дома некоего джентльмена в одной тропической стране

Старый индеец с лицом цвета красного дерева подрезает траву на могиле у края мангрового болота. Вот он встает и медленно идет к апельсиновой роще, на которую уже бросили свою тень быстротечные тропические сумерки. На краю рощи стоит мужчина, рослый и красивый, с добрым и располагающим лицом, а рядом с ним женщина спокойной и чистой красоты. Когда старый индеец подходит к ним, мужчина молча вкладывает ему в руку деньги. Могильный страж принимает их как должное, с невозмутимой гордостью, свойственной его нации, и идет своей дорогой. Мужчина и женщина поворачиваются и в лучах заходящего солнца идут по тропинке вверх, удаляясь от нас все дальше и дальше… Ведь, если разобраться, разве есть в этом мире что-нибудь лучше, чем маленький светлый круг на экране синематографа, где вместе идут двое?

Занавес

Один доллар восемьдесят семь центов. И это все. Из них шестьдесят центов монетками по одному. Деньги были по одной-две монетки выторгованы у бакалейщика, и зеленщика, и мясника – и щеки пылали в безмолвном негодовании от такой бережливости. Делла пересчитала три раза. Один доллар восемьдесят семь центов. А завтра Рождество.

Ну что еще тут оставалось, кроме как упасть на дряхленькую кушетку и разрыдаться. Так Делла и поступила. Откуда напрашивается философский вывод, что жизнь состоит из всхлипов, вздохов и улыбок, причем вздохи преобладают.

Пока хозяйка дома постепенно проходит эти стадии, осмотрим дом. Меблированная квартира за восемь долларов в неделю. В обстановке не то что бы вопиющая нищета – но, бесспорно, там слышался ее голос.

Внизу, в передней, находился почтовый ящик, в который не пролезет ни одно письмо, и кнопка электрического звонка, от которой ни одно живое существо не добьется ни звука. К этому всему прилагалась потертая табличка, гласившая: «М-р Джеймс Диллингэм Юнг».

Длина надписи – Диллингэм – словно соответствовала былому благосостоянию владельца, получавшего тридцать долларов в неделю. Теперь, когда расход сократился до двадцати, надпись будто всерьез призадумалась, не сократиться ли и ей до скромного и непритязательного – Д. Но когда бы мистер Джеймс Диллингэм Юнг ни возвращался домой и ни поднимался в свою квартиру, миссис Джеймс Диллингэм Юнг, уже известная вам как Делла, неизменно восклицала: «Джим!» и крепко обнимала его. А это, согласитесь, замечательно.

Делла выплакалась и прошлась по щекам пуховкой. Она стояла у окна и уныло взирала на унылую серую кошку, идущую по серому унылому забору на не менее унылом заднем дворе. Завтра Рождество, а у нее всего один доллар восемьдесят семь центов на подарок Джиму. Она как могла выгадывала каждый цент на протяжении многих месяцев – и вот весь результат. На двадцать долларов в неделю далеко не уедешь. Расходы оказались большими, чем она рассчитывала. Так всегда оказывается. И только один доллар восемьдесят семь центов на подарок Джиму. Ее Джиму! А сколько счастливых часов провела она, выдумывая что-нибудь чудесное ему в подарок. Что-нибудь чудесное, и редкое, и эффектное – что-нибудь, хоть немного достойное великой чести принадлежать Джиму.

В простенке между окнами стояло трюмо. Вероятно, вам доводилось видеть трюмо в восьмидолларовых квартирках. Только очень худой и проворный человек может, наблюдая последовательную смену отражений в его створках, составить довольно определенное представление о своей внешности. Делла, будучи хрупкой, овладела этим искусством.

Внезапно она отпрянула от окна и подскочила к зеркалу. Ее глаза лихорадочно блестели, но лицо вмиг побледнело. Резким движением она распустила волосы.

Надо сказать, в семье Джеймс Диллингэм Юнг было два сокровища, которыми оба супруга чрезвычайно дорожили. Одним из них были золотые часы Джима, принадлежавшие еще его деду, а потом отцу. Вторым были волосы Деллы. Живи царица Савская в доме напротив, Делла специально сушила бы волосы у окна, чтобы затмить все драгоценности ее величества. Служи царь Соломон швейцаром и храни он все свои сокровища в подвале этого дома, Джим доставал бы свои часы всякий раз, проходя мимо, просто чтобы увидеть, как тот рвет свою бороду от зависти.

Итак, прекрасные распущенные волосы Деллы заструились и засверкали каштановым каскадом. Они спускались ниже ее колен и почти укутывали Деллу, словно плащ. Но тут же, нервно и порывисто, она принялась подбирать волосы. На секунду застыла, будто колеблясь, и несколько слезинок упало на потертый красный ковер.

Старый коричневый плащ на плечи; старая коричневая шляпка на голову. Шурша юбками и поблескивая невысохшими еще слезами в глазах, она устремилась вниз по лестнице, на улицу.

Табличка, у которой она остановилась, гласила: «Madame Sophronie. Различные изделия из волос». Делла стремглав взлетела на второй этаж и остановилась, с трудом переводя дух. Ее встретила Мадам, тучная, неестественно набеленная чопорная женщина.

– Купите мои волосы? – выпалила Делла.

– Я покупаю волосы, – отвечала Мадам. – Снимайте шляпу, посмотрим на ваши волосы.

Каштановый каскад заструился по плечам.

– Двадцать долларов, – констатировала Мадам, привычно взвешивая в руке густую массу.

– Давайте мне их скорее сюда! – сказала Делла.

Следующие два часа пролетели для Деллы на розовых крыльях. И это не просто метафора. Она прочесывала магазины в поисках подарка для Джима.

Наконец она его нашла. Бесспорно, это было предназначено для Джима и никого иного. Ничего подобного не находилось ни в одном магазине, а уж она-то перевернула их все вверх дном. Это была платиновая цепочка для часов, простая и элегантная, ценная своей простотой, а не нарочитым блеском – как и все истинно ценные вещи. Она была достойна часов Джима. Едва Делла увидела ее, как поняла, что эта вещь должна принадлежать Джиму. Они были схожи. Скромное достоинство – вот что отличало обоих. Двадцать один доллар стоила Делле эта цепочка, и она спешила домой с восьмидесятью семью центами в кармане. С такой цепочкой на часах Джим сможет запросто поинтересоваться временем в любом обществе. Ведь, имея часы, он порой поглядывал на них тайком из-за потертого кожаного ремешка, заменявшего ему цепочку.