Софья Сегюр - Сестра Грибуйля

КЮРЕ. – Не надо водки, Нанон, прошу вас.

НАНОН. – Надо, надо. Вот, уже налито! Почему вы никогда не подумаете о будущем! Если бы не я, то вы бы давно уже были в земле.

КЮРЕ. – Невелика беда, Нанон!

НАНОН. – Господи боже мой! «Невелика беда!» Что вы такое говорите!.. никогда сперва не подумаете! Не беда!.. А что станется с бедняками нашего квартала, с убогими, с больными, со всеми, кто нуждается в советах и утешениях? А я-то? А ваша племянница?.. Вы нас ни за что считаете! Каким же надо быть эгоистом, чтобы говорить такие вещи!.. Просто злым надо быть, правда, просто злым!.. Невелика беда!.. И подумать только, что служитель Господа твердит подобные слова! Ну-ка, господин кюре, дайте-ка я допью ваше кофе с водкой, мне надо прийти в себя; по правде говоря, я уж слишком разошлась.

КЮРЕ. – Пейте, пейте, старушка Нанон. Разве вам нужно мое позволение, чтобы взять что бы то ни было? Все, что у меня есть, такое же ваше, как мое. Мы старые друзья; вот уж скоро двадцать лет, как вы у меня живете, заботитесь обо мне, устаете в хлопотах по хозяйству, воюете за меня больше, чем за себя, любите меня, наконец, – ибо это слово заключает в себе все сказанное, когда оно соединено с любовью к Господу.

НАНОН. – Это уж точно, да, что я вас люблю, и почитаю, и поклоняюсь вам, как святому, и отдала бы жизнь за вас, на любые пытки готова, как древние мученики…

И голос Нанон, сперва взволнованный, затем дрожащий, прервался рыданиями.

– Пойдемте, – сказал кюре, желая погасить эту вспышку нежности. – Пелажи, я поручаю вам Каролину. До завтра, дети мои.

КАРОЛИНА. – Господин кюре, напомните капралу, чтобы он как следует заботился о брате; я не сомневаюсь, что он сделает все, что в его силах, но вы ведь знаете, что Грибуйль нуждается в самом тщательном надзоре. Попросите капрала не оставлять его до моего возвращения.

КЮРЕ. – Я исполню ваше поручение, дорогое дитя; но могу ответить вам заранее, что ваши опасения напрасны; капрал серьезный и добрый человек, к нему вы можете иметь полное доверие. Под его охраной Грибуйль в такой же безопасности, как под вашей или моей.

Кюре вышел вместе с Нанон; та перекинула через руку плащ и принялась ворчать на свою ношу, в возмещение неожиданно случившегося приступа чувствительности.

– Ну что за необходимость просидеть всю ночь у покойницы! – бормотала она себе под нос. – Как будто молитвы не так действуют у себя в комнате или, еще лучше, в постели, как в этом проклятом доме… Вечно надо ему поступать не как все… Вот пришло бы мне в голову провести всю ночь лицом к лицу со смертью?.. Приятная компания, нечего сказать!.. И почему это я должна обряжать эту женщину?.. Что ей, от этого лучше будет? А мне что до нее?.. Ах! И всегда так! Никогда не подумает, какой вред себе причиняет… Нет, нужно непременно сделать именно так… как взбрело ему в голову.

– Недостойные это мысли, Нанон, – сказал кюре, расслышавший тихое ворчание. – Призываю вас к милосердию. Жалкая, несчастная женщина, жертва убийства, оказавшаяся в тюрьме, раскаявшаяся и всеми оставленная, имеет право на ваше сочувствие.

НАНОН. – Да я не отказываюсь, господин кюре, не отказываюсь… Только такие вот мысли… приходят мне в голову… Конечно, я знаю… что… что… что… я старая перечница, брюзга… Да, характер у меня никуда не годится! – громко вскричала она. – Я больше не буду, господин кюре; ладно, буду смиренно шествовать рядом с вами… вот только от этого плаща так руке жарко…

КЮРЕ. – А зачем вы его взяли? Он мне не нужен.

НАНОН. – Вот как! Вы собираетесь провести ночь, дрожа от холода в этой гнусной тюрьме, чтобы подцепить болезнь? Так я вам и позволю!

КЮРЕ. – Ну, тогда дайте его мне, моя бедная Нанон! Будет справедливо, если я его надену, ибо ради меня вы несли такую тяжесть, и я вас чрезвычайно благодарю.

НАНОН. – Вправду! Есть за что благодарить; как будто я могла поступить иначе и не побеспокоиться о вас, раз уж вы сами о себе никогда не подумаете. Не дам я вам его, право слово. По крайней мере, так надрываясь, я хоть имею право на те злые слова, которые вы слышали.

КЮРЕ. – Ну, как хотите, Нанон; вы знаете, что я тут не главное лицо.

НАНОН. – А, так значит, это я вас терзаю, жертву из вас делаю?

– Не совсем так, но похоже, – отвечал кюре с улыбкой. – Но мы уже пришли; посмотрим, закончил ли доктор свое дело.

Кюре в сопровождении Нанон зашел к капралу и застал их с Грибуйлем за вечерней трапезой.

Доктор явился сразу после ухода кюре, чтобы посмотреть, в каком состоянии его пациентка; не удивившись известию о смерти, он составил протокол, где указал, что основной причиной смертельного исхода стал удар по голове; кроме того, отметил перебитое ребро и многочисленные раны в разных частях тела. После ухода доктора Грибуйль пожаловался на голод.

КАПРАЛ. – С этой бедой мы легко справимся, малыш; сейчас будем обедать; только придется есть все холодное, потому что мне было некогда подогревать еду.

Грибуйль открыл корзину.

– Вот полкурицы и яйца, которые вы положили сюда утром; Каролина обедает у кюре, а я – у вас: жалко было бы это выбросить: курица так аппетитно выглядит!

КАПРАЛ. – Верно, дружок. Давай сядем за стол и съедим курицу, пока яйца варятся.

Капрал достал из буфета хлеб, бутылку вина и с помощью Грибуйля вскоре стол был готов. Грибуйль ел и пил с нескрываемым удовольствием.

– Никогда я так отлично не обедал, – сказал он. – Никогда еще мне не было так хорошо и весело! Как будто со мной должно случиться что-то чудесное, счастливое!.. Я вас очень люблю, капрал. Я вас люблю… не знаю как сказать… у меня к вам такое же дружеское чувство, как к Каролине… Вам приятно это слышать, правда?

– Очень, очень, больше, чем могу выразить, милый Грибуйль, – сказал капрал, улыбаясь и пожимая ему руку. – А мои усы тебя не пугают?

ГРИБУЙЛЬ. – Пугают! Ваши усы! Еще чего! Да если бы ваши усы были в два раза длинне, и то бы не испугали. У вас такой добрый взгляд, в ваших глазах видны все самые лучшие… самые добрые… самые приятные чувства!

КАПРАЛ, улыбаясь . – Ввергнешь ты меня в суетность, Грибуйль, этакой лестью.

ГРИБУЙЛЬ. – Лесть! Вы называете это лестью?.. А что, это вам льстит? Тем лучше… мне нравится делать вам приятное. Но я не льщу, а правду говорю.

Грибуйль замолчал и задумался; капрал тоже погрузился в размышления, от которых его отвлекли слова Грибуйля:

– Капрал, я не попрощался с Каролиной; мне надо пойти ее поцеловать.

КАПРАЛ. – Тебе нельзя идти одному, Грибуйль; наступает ночь: я отвечаю за тебя перед сестрой.

ГРИБУЙЛЬ. – Ну что ж! Пойдемте со мной; и вы тоже попрощаетесь с Каролиной: она будет очень довольна.

КАПРАЛ. – Не могу, дружок: мне следует находиться здесь до прибытия господина кюре. Долг прежде всего.