Антоний Оссендовский - Ленин

– Что скажет об этом товарищ инженер? – спросил Ленин.

Господин Болдырев ответил:

– В складах материалов действительно не найдено. Почему, не знаю, так как контроль не касался меня. Я являюсь техническим консультантом. Если бы у меня была бронза, медь и сталь, я отремонтировал бы неисправные машины. Желая работать добросовестно и производительно, я указывал фабричному комитету на необходимость обязательной работы хотя бы в течение шести часов.

– Тем временем, сколько часов работали товарищи? – спросил Ленин.

Болдырев спокойным голосом ответил:

– Комитет ведет учет, следовательно, может вас проинформировать, товарищ председатель Совнаркома.

Ленин поднял голову на обвинителя, который, заглянув в свой портфель, доложил:

– Выпадало… по два часа, и то… не каждый день…

Ленин встал и, щуря глаза, сказал отчетливо:

– Кража имущества общественного, преступное растрачивание рабочего времени, саботаж, прикрытый революционными митингами. Товарищи! Диктатура пролетариата была осуществлена вами для того, чтобы мы смогли растоптать буржуазию, и каждые другие враги для нас – обломок общества. Поэтому необходимым является напряженный труд каждого рабочего. Не шесть, не восемь, но десять, четырнадцать, двадцать четыре часа работы! Слышите?!

Рабочие сорвались с мест и начали кричать.

– Это худшая каторга, чем при буржуях. Где завоевания революции? Где социалистический рай, о котором вы писали и кричали? Где освобождение трудящегося народа? Ни хлеба, ни отдыха после тяжелой работы под ярмом капиталистов!

Ленин улыбнулся мягко, хотя его надутые губы кривились и дрожали.

– Товарищи! – сказал он. – Вы сделали революцию и победили, чтобы построить рай, о котором говорите. Чтобы строить, нужно поработать, а не болтать, не болтать, что вы в течение трех месяцев работаете! Смотрю на вас и думаю: вот эти добрые люди и доблестные революционеры вскарабкались на высокое дерево, уселись на самой высокой ветке, ими восхищается целый мир, а в это время для забавы они сами рубят ветку, на которой находятся. Будьте внимательны, чтобы вы не свалились с вершины дерева и не разбили себе лоб! Кто тогда будет брехать?!

По залу пронесся громкий смех.

Ленин понял, что у него уже есть сторонники среди присутствующих на разбирательстве свидетелей, стало быть, он продолжал с язвительной усмешкой:

– Ничего не делается против вашей воли! Мы исполняем ваши распоряжения. Вы решили в самую жару работать так, чтобы за два месяца сделать работу, рассчитанную на десять лет, чтобы за два года догнать Европу, которая опередила нас лет на пятьдесят! В это время эта жара – это два часа работы и шесть болтовни?! Как у вас горло не распухло, дорогие товарищи! Завидуете, по-видимому, Керенскому, который только и делал, что болтал днем и ночью. Похоже, даже во сне произносил речи. Не хотите ли вы, все же, слышал это на митингах, идти за советом Кузьмы Пруткова, предписывающего «поспешать медленно»? Помните, что наши враги не спят! А когда двинутся на нас, никакая болтовня не поможет! Может, вам обговаривать свои дела и замолчать только, когда петля генералов задушит вас? Работа, работа, товарищи, всякое усилие является необходимым для успеха вашей революции и вашего счастья!

Он умолк и, шепнув несколько слов комиссару производства, объявил спокойным поставленным голосом:

– От имени трудящихся я принимаю решение: инженеры остаются по-прежнему на фабрике, комитету ставится непременное условие, чтобы еженедельно вырабатывал столько, сколько давала фабрика в первый период работы инженеров! Если не выполните этого, станете перед безотлагательным судом за саботаж! Пролетариат не знает ленивства и сострадания, товарищи!

Рабочие молчали и расходились угрюмые. Чувствовали, что ложится на них неизвестная до этого тяжелая, поразительно грозная рука.

Инженеры, поддержанные решением Ленина, горячо уговаривали рабочих начать работу, увлекали собственными примерами, советовались, но те качали головами и бурчали:

– Сейчас уже поздно! Машины наполовину испорчены, нет материалов. Никто ничем не поможет!

Один за другим записывались они в Красную Армию, убегали в деревню, с которой российский рабочий не прерывал родственных связей. Более интеллигентные убегали на должности в бесчисленных чиновничьих учреждениях новой России, с каждым днем превращающейся в государство бюрократов, жирующих на теле народа.

В конце концов, фабрику закрыли. Болдыревы были свободны. Смутило их это, потому что не соглашались они со своими коллегами, которые, считая власть большевиков за явление недолговременное, упорно бойкотировали «власть захватчиков и изменников».

Болдырев и его сыновья думали иначе. Они не верили в быстрое затухание революции. Так как, по их мнению, была она только одним из этапов могучего движения и должна была пройти несколько периодов в течение ряда лет. Как порядочные граждане, не могли и не хотели они оставить родину без помощи, видя, как ее раздирают и разрушают неумелыми руками теоретики, мечтатели, преступники и темные необразованные люди.

Петр Болдырев сказал:

– Мы, профессионалы, должны остаться на своей должности, так как мы нужны каждому правительству. Мы помним, что последнее слово, категоричное, решительно скажет крестьянин. Он топнет ногой, выругается, согнет одержимых и надолго установит порядок. Как же обойдутся люди без профессионалов? Ведь крестьянство не поверит сброду в кожаных куртках, с папками подмышкой, тем тысячам всяческих комиссаров, которые разрушают Россию и требуют, чтобы деревня их кормила. Крестьяне вообще ничего общего с городом не имели, а сейчас внезапно город посадил им на шею комиссаров-паразитов, чужих им и не окруженных даже уважением, темных и часто безграмотных. Власти требуют от крестьян хлеба, мяса, масла для Красной Армии, ничем за это не расплачивающейся, так как у города самого нет никаких товаров, кроме газет, брошюр, лозунгов и других революционных декораций. Мы должны ждать крестьянина с тяжелой палкой и твердым кулаком, чтобы помочь ему в возрождении больной родины.

Такие мысли вынудили их к повторному появлению в Комиссариате Труда. Поведали им там, что они будут вызваны, когда их профессиональная помощь потребуется пролетариату.

В это время районный комиссар, пользуясь тем, что часть рабочих, живущих в доме Болдырева, выехала в деревню, поместил в них несколько семей. Были это нищие, а также темные личности из числа самых плохих городских подонков. Немедленно начались кражи и драки, а после них обыски, постоянное появление милиции, военных отрядов; следственных властей, состоящих из рабочих, солдат и бывших кухарок. Всего больше страдали в результате этих визитов «буржуи», у которых после каждого раза что-то забирали и в добавление к этому ругали «грабителей трудящегося народа».