Антоний Оссендовский - Ленин

– Вы звали меня? – спросил он тихим, проникновенным голосом. – Я пришел и привел с собой надежных людей. Это Урицкий, Володарский и Петерс. Проведем сразу опрос.

– Урицкий? – спросил Ленин и прищурил глаз.

Дзержинский скривил рот, выражая этим движением усмешку, и шепнул:

– Да! Это он спровоцировал убийство офицеров и прислал матросов, чтобы убили в госпитале больных министров Шангарева и Кокошкина По его распоряжению матросы также убили в Сочи бывшего царского премьер-министра Ивана Горемыкина со всей семьей… Это он!

Ленин пожал руки прибывшим товарищам.

В конце концов, он спросил тихо, почти угрожающе:

– Могу я быть с вами откровенным?

Они молча кивнули головами.

Тогда он коротко произнес:

– Садитесь и слушайте! То, о чем я буду говорить, пока что должно остаться в секрете. Предвижу, что скоро произойдет гражданская война, такая настоящая российская война, в которой своих не щадят! Не знаю, понимаете ли вы это, так как вы не русские… Но заверяю вас, что гражданская война будет такой, какая никому не снилась! Ха, ха! Времена Пугачева и Дмитрия Самозванца – это пустяки, детские забавы!

Смеялся он долго, а потом продолжил:

– На войне, даже гражданской, чтобы ее выиграть, необходима армия. У нас много штыков и много мужиков, держащих их в крепких ладонях, нет же у нас офицеров! Противная сторона будет их иметь. Товарищи, сделайте так, чтобы слоняющиеся без работы или скрывающиеся офицеры перешли на нашу сторону, перешли по собственной воле или по принуждению, под влиянием… страха.

– А-а! – отозвался Дзержинский. – В конце концов! Попробуем это сделать. Будьте спокойны, Владимир Ильич! Будем их преследовать, мучить ужасом, голодом, тюрьмой, убийством строптивых и схваченных с оружием в руке. Револьвер в наших обвинениях увеличится до размеров самого тяжелого орудия, перочинный нож превратится в отравленный стилет! Создадим тайное товарищество контрреволюционное и втянем в него сотни белых офицеров. Когда впутаем в наши сети тысячи легковерных, сделаем выбор. Наилучших отдадим вам, остатки… земле! Принудим к послушанию тех, которые нам нужны. Принудим! Для чего существуют матери, сестры, жены, дети? Закинем это все в темницы, тюрьмы, как заложников, будем мучить, держать в смертельном страхе! Дадим офицерам выбор: или верная служба в нашей армии, или смерть семей, а для них муку, которую обдумаем с Петерсом в соответствии с рецептами великого инквизитора!

– Да! Вижу, что вы меня поняли, товарищ! – воскликнул Ленин, потирая руки. – А теперь другие дела, не менее важные. Слушайте! Вы должны иметь в готовности людей для убийства Николая Кровавого с семьей… несколько надежных террористов… на всякий случай.

Все подняли голову, слушая спокойный, почти веселый голос Ленина.

– Что, не будет суда над царем? – спросил Володарский. – Так, как это сделала Великая Французская Революция.

Ленин ответил не сразу. Был в нерешительности несколько минут, затем сказал отчетливо:

– Судить царя публично было бы опасной трагикомедией, так как не знаем, как будет он себя вести! А что, если вдруг его потянет на произнесение слов, захватывающих людей? Или будет способен умереть смертью героя? Нельзя нам создавать новых мучеников и святых! Не можем также оставить его живым, чтобы не похитили его немецкие или английские родственники или контрреволюционеры и не сделали из царя и его семьи новых фетишей! Ясно?

– Понимаем! – шепнули товарищи.

– Еще раз спрашиваю, могу ли я на вас полагаться и не опасаться выдачи тайны? – спросил Ленин, острым взглядом охватывая лицо каждого из сидящих перед ним людей. – Обещаю вам, что пролетариат не забудет вашей услуги и верной защиты его дела. Он сумеет быть благодарным, еще больше и сильней, чем сердиться за измену революции. У него тяжелая, беспощадная рука, обрушивающаяся на врагов и предателей в момент раскрытия преступления, умеет также этой же самой рукой великодушно наградить, вынести на вершину славы.

В молчании кивнули они головами и крепко стиснули губы.

– Начинайте завтра! – добавил Ленин, вставая. – Нам нечего терять. Товарищи очень много болтали, а того, что самое важное, не сделали! Теперь должны спешить!

Он попрощался со всеми с мягкой улыбкой на лице, а когда вышли, прищурил глаза и подошел к окну, потягиваясь лениво и громко зевая.

Увидел позолоченный крест Смольного собора. Падали на него бледные лучи месяца. Сверкал он, как будто был выкован из искрящегося алмаза.

Ленин засмеялся и буркнул:

– Исчезни! Чрезмерно ты тяготеешь над этой землей! Призываешь к муке и смирению, а мы жаждем жизни и бунта.

Его взгляд упал на часы. Приближался первый час ночи. «Время ведьм, дьяволов и ужасных призраков, – подумал он. – А в это время никакая не приходит… никакая… Ха, ха!».

Закрыл глаза и вздрогнул.

Внезапно всплыло лицо Дзержинского. Бледное, исступленное, с запавшими, холодными, косыми глазами, до половины скрытыми под дергающимися веками, сокращающимися жутко мышцами щек и перекошенными запавшими губами. Смеялось оно тихо и издавало легкое шипение.

Ленин огляделся вокруг и усмехнулся радостно:

– Этот товарищ останется твердым, как стена!

Скрипнули двери, и пришло в движение измятое, запачканное руками солдат драпри. В комнату быстро проскользнул незнакомый человек.

– Почему входите в такую позднюю пору? – спросил Ленин, и глаза его внезапно сверкнули.

Он вспомнил дорогу около маленькой деревни гуральской в Татрах и бледного молодого человека с блестящими глазами.

– Почему входите? – повторил он, зорко смотря на стоящего около двери человека и незаметно придвигаясь к письменному столу.

– Узнали меня? Я Селянинов. Был у вас в Поронине, товарищ… Прихожу еще раз вас остеречь. Если сделаете покушение на Учредительное Собрание…

Он не закончил, так как в коридоре раздался протяжный, пронзительный звонок. Это Ленин, осторожно подкравшись, дошел до письменного стола и нажал электрическую кнопку.

В это время появился Халайнен с солдатами.

– Возьмите его! – сказал спокойно Ленин. – Этот человек прокрался ко мне и мне угрожал.

Финны схватили Селянинова и вытащили его из комнаты.

Ленин бросился на софу и немедленно уснул.

Был он жутко усталым, но совесть его была спокойна.

Не слышал даже, что на подворье, тут же под его окнами грохнул выстрел из револьвера и раздался мрачный голос Халайнена:

– Выбросьте тело на улицу!

Часы отозвались один раз. Глухо, протяжно, как на похоронах. Час призраков и дьяволов минул.

В доме семьи Болдыревых через некоторое время воцарился покой. Слово это не совсем точно очерчивало состояние вещей. Собственно, никакого покоя не было. Появилась возможность реальности. В кровавых бурных временах поднялось это до степени счастья.