Бенедикт Спиноза - Этика

Пока человеческое тело испытывает впечатление, которое заключает в себе природу какого-нибудь внешнего тела, до тех пор человеческая душа созерцает это тело как себе присущее (по пол. 17 части 2), а следовательно (по пол. 7 части 2), пока человеческая душа созерцает какое-нибудь внешнее тело как присущее, т. е. (по схолии к тому же пол. 17) воображает его, до тех пор человеческое тело испытывает впечатление, которое заключает в себе природу этого внешнего тела. И поэтому, пока душа воображает то, что увеличивает или поддерживает способность нашего тела к деятельности, до тех пор тело подвергается впечатлениям, которые увеличивают или поддерживают его способность к деятельности (см. постул. 1 этой части); и, следовательно (по пол. 11 этой части), до тех пор увеличивается и поддерживается способность души к мышлению. Отсюда (по пол. 6 или 9 этой части) душа, насколько может, стремится воображать это, – что и требовалось доказать.

Когда душа воображает то, что уменьшает или задерживает способность тела к деятельности, то она стремится, сколько может, вспоминать те вещи, которые исключают существование этого.

Пока душа воображает что-нибудь подобное, до тех пор уменьшается или задерживается сила души и тела (как мы доказали в пред. пол.), и тем не менее она до тех пор будет воображать это, пока она не вообразит что-либо другое, что исключает настоящее существование этой вещи (по пол. 17 части), т. е. (как мы сейчас показали) сила души и тела уменьшается и задерживается до тех пор, пока душа не вообразит что-нибудь другое, что исключает существование этой вещи, и что, следовательно, душа (по пол. 9 этой части), насколько может, будет стремиться вообразить или вспомнить, – что и требовалось доказать.

Отсюда следует, что душа не любит воображать то, что уменьшает или задерживает силу ее и тела.

Из этого мы ясно понимаем, что такое любовь и что такое ненависть. Именно любовь есть не что иное, как радость, сопровождаемая идеей внешней причины, а ненависть – не что иное, как печаль, сопровождаемая идеей внешней причины. Поэтому мы видим, что тот, кто любит, обязательно стремится иметь при себе и сохранять ту вещь, которую любит, а, напротив, кто ненавидит, тот стремится удалить и разрушить ту вещь, которую ненавидит. Но обо всем этом подробнее будет говориться далее.

Если душа одновременно подверглась действию двух аффектов, то, когда она впоследствии подвергается действию одного из них, подвергнется также и действию другого.

Если человеческое тело одновременно подверглось действию двух тел, то, когда душа вообразит впоследствии одно из них, она сразу же вспомнит и о другом (по пол. 18 части 2). Но воображения души скорее показывают аффект нашего тела, чем природу внешних тел (по короля. 2 пол. 16 части 2) поэтому если тело, а следовательно, и душа подверглась одновременно действию двух аффектов (см. опр. 3 этой части), то, когда впоследствии она подвергается действию одного из них, подвергнется также и действию другого, – что и требовалось доказать.

Каждая вещь может быть случайно причиной радости, печали или желания.

Предположим, что душа подвергается одновременно действию двух аффектов, из которых один не увеличивает и не уменьшает ее способности к деятельности, а другой увеличивает или уменьшает (см. пост. 1 этой части). Из предыдущего положения следует, что когда душа впоследствии подвергнется действию первого аффекта как своей истинной причины, которая (по предположению) сама собой не увеличивает и не уменьшает ее способности мышления, то сразу же подвергнется действию и другого, который увеличивает или уменьшает способность ее мышления, т. е. (по схолии пол. 2 этой части) почувствует радость или печаль; и потому та вещь не сама по себе, но только случайно будет причиной радости или печали. Этим же самым способом легко показать, что та же вещь может быть случайно и причиной пожелания, – что и требовалось доказать.

Только на основании того, что мы созерцаем какую-нибудь вещь с аффектом радости или печали, действующей причиной которого она не является, мы можем ее любить или ненавидеть.

Ибо из одного этого происходит то (по пол. 14 этой части), что душа, воображая эту вещь впоследствии, испытывает действие аффекта радости или печали, т. е. (по схолии пол. 11 этой части) то, что сила души и тела увеличивается или уменьшается, и т. д. и, следовательно (по пол. 12 этой части), то, что душа желает воображать вещь или (по короля, пол. 13 этой части) отвращается от нее; т. е. (прим. пол. 13) что она любит или ненавидит ее, – что и требовалось доказать.

Отсюда мы видим, каким образом случается, что мы любим или ненавидим что-нибудь без всякой известной нам причины, но только по симпатии (как говорят) и антипатии. Сюда относятся также и те предметы, которые возбуждают в нас радость или печаль только потому, что они имеют нечто сходное с теми предметами, которые обычно возбуждают в нас такие же аффекты, как я покажу дальше. Я знаю, правда, что авторы, которые первыми стали употреблять термины симпатии и антипатии, хотели обозначить ими какие-то скрытые качества вещей; но тем не менее я думаю, что мы можем разуметь под ними также известные или явные качества.

Только на том основании, что мы воображаем, будто какая-нибудь вещь имеет нечто сходное с предметом, который обычно возбуждает в других радость или печаль, мы будем любить или ненавидеть эту вещь, хотя то, в чем она сходна с предметом, не есть действующая причина этих аффектов.

То, что сходно с предметом, мы созерцали в самом предмете (по предположению) с аффектом радости или печали; поэтому когда в душе возбуждается его образ (по пол. 14 этой части), то сразу же возбуждается тот или другой аффект, и, следовательно, вещь, которая представляется нам имеющей то же самое, будет (по пол. 15 этой части) случайно причиной радости или печали. Поэтому хотя то, в чем она сходна с предметом, и не есть действующая причина этих аффектов, мы все-таки будем ее любить или ненавидеть, – что и требовалось доказать.