Бенедикт Спиноза - Этика

Величайшая гордость или самоуничижение есть величайшее незнание себя.

Это следует из 28 и 39 опр. афф.

Величайшая гордость или самоуничижение указывают на величайшее бессилие души.

Первое основание добродетели состоит в сохранении своего существования (по королл. пол. 22 этой части), и притом по руководству разума (по пол. 24 этой части). Итак, кто не знает самого себя, тот не знает основания всех добродетелей и, следовательно, не знает никаких добродетелей. Затем, действовать добродетельно значит не что иное, как действовать по руководству разума (по пол. 24 части 2), и кто действует по руководству разума, необходимо должен знать, что он действует по руководству разума (по пол. 43 части 2). Кто, таким образом, не знает самого себя и, следовательно (как мы только что показали), не знает никаких добродетелей, тот наименее действует добродетельно, т. е. (как следует из опр. 8 этой части) наиболее бессилен духом; и потому (по пред. пол.) величайшая гордость или самоуничижение указывает на величайшее бессилие духа, – что и требовалось доказать.

Из этого яснейшим образом следует, что гордые и самоуничиженные наиболее подвержены аффектам.

Впрочем, самоуничижение легче можно исправить, чем гордость, потому что последняя есть аффект радости, а первая – аффект печали; и потому (по пол. 18 этой части) последняя сильнее первой.

Гордый любит присутствие прихлебателей или льстецов, а присутствие благородно мыслящих ненавидит.

Гордость есть радость, происходящая от того, что человек имеет о себе преувеличенное мнение (по 28 и 6 опр. афф.), и это мнение гордый человек будет стремиться, сколько возможно, поддерживать (см. схол. пол. 13 части 3). И потому гордецы любят присутствие прихлебателей или льстецов (определения их я пропустил, так как они слишком известны) и избегают людей благородно мыслящих, которые думают о них как следует, – что и требовалось доказать.

Было бы слишком долго перечислять здесь все отрицательные стороны гордости, потому что гордые подвержены всем аффектам, но менее всего – аффектам любви и милосердия. Но здесь не следует умолчать о том, что гордым называется также и тот, кто о других думает меньше надлежащего, и в этом смысле гордость следует определить так, что она есть радость, происходящая из ложного мнения, по которому человек считает себя выше других. А в противоположность гордости самоуничижение следует определить так, что оно есть печаль, происходящая из ложного мнения, по которому человек считает себя ниже других. Приняв это, мы легко поймем, что гордый необходимо бывает завистлив (см. схол. пол. 55 части 3) и всего более ненавидит тех, которых много хвалят за добродетели, с трудом сдерживает свою ненависть, которую они хотят побудить любовью и благодеянием (см. схол. пол. 41 части 3), и ему доставляет удовольствие присутствие только тех, которые подлаживаются под его бессильный дух и из дурака делают его сумасшедшим. Хотя самоуничижение противоположно гордости, однако же самоуничиженный весьма близок к гордому Ибо так как его печаль происходит от того, что он о своем бессилии судит по силе или добродетели других, то эта печаль облегчится, т. е. он будет радоваться, если его воображение будет занято созерцанием недостатков других, откуда и произошла пословица: утешение для несчастных – иметь товарищей по несчастью; и наоборот, он тем больше будет печалиться, чем больше будет считать себя ниже других. Из этого следует, что никакие люди настолько не склонны к зависти, как люди само– уничиженные, что они особенно стараются наблюдать человеческие действия больше для порицания, чем для исправления их, хвалят только самоуничижение и похваляются им, но так, чтобы они все-таки казались самоуничиженными. И это вытекает из аффекта столь же необходимо, как из природы треугольника вытекает, что три его угла равны двум прямым. А я уже сказал, что эти и подобные аффекты я называю злом, поскольку я имею в виду лишь человеческую пользу. Но законы природы относятся к общему порядку природы, часть которой составляет человек; это я хотел заметить здесь мимоходом для того, чтобы кто-нибудь не подумал, что я здесь рассказываю о пороках и абсурдных поступках людей, а не хочу показать природу и свойства вещей. Ибо, как я сказал в предисловии к третьей части, я рассматриваю человеческие аффекты и их свойства совершенно так же, как и все другие естественные вещи. И действительно, человеческие аффекты свидетельствуют если не о человеческой силе, то о силе и искусстве природы не менее, чем многое другое, чему мы удивляемся и созерцание чего доставляет нам удовольствие. Затем, я продолжаю указывать в аффектах то, что приносит людям пользу или что приносит им вред.

Слава не противна разуму, но может происходить от него .

Это следует из 30 опр. афф. и из определения честности, которое см. в схолии 1 пол. 37 этой части .

То, что называется пустой славой, есть довольство собой, которое поддерживается только мнением толпы, и когда это мнение перестает существовать, то прекращается и довольство собой, т. е. (по схолии пол. 52 этой части) высшее благо, которое любит каждый. От этого происходит, что человек, который чванится мнением толпы, ежедневно с тревожным беспокойством хлопочет, делает, пробует делать так, чтобы сохранить свою славу. Ибо толпа изменчива и непостоянна, и потому слава у нее скоро изглаживается, если ее не поддерживать. К тому же, так как все желают снискать одобрение толпы, каждый легко стесняет славу другого, а отсюда, так как дело здесь идет о том, что считается высшим благом, появляется горячее желание взаимно подавлять друг друга каким бы то ни было способом, и кто наконец выходит победителем, тот более хвалится тем, что повредил другому, чем тем, что принес пользу себе. Таким образом, это довольство собой или эта слава на самом деле пуста, так как она вовсе не слава.

Что нужно заметить о стыде, то легко понять из того, что мы сказали о милосердии и раскаянии. Я прибавлю только то, что подобно состраданию и стыд, хотя и не есть добродетель, все– таки есть добро, так как он показывает, что у человека, чувствующего стыд, есть пожелание жить честно; все равно как боль, которая называется добром постольку, поскольку показывает, что поврежденная часть еще не сгнила. Поэтому хотя человек, стыдящийся какого-нибудь проступка, действительно печален, однако он совершеннее того бесстыдного человека, который не имеет никакого пожелания жить честно.