Бенедикт Спиноза - Этика

Все то, что душа представляет себе по руководству разума, она представляет под одной и той же формой вечности или необходимости (по короля. 2 пол. 44 части 2) и испытывает впечатление одинаковой уверенности (по пол. 43 части 2 и его схолии). Поэтому, будет ли то идея вещи будущей или прошедшей, или настоящей, душа представляет себе вещь с одинаковой необходимостью и испытывает одинаковую уверенность, или, будет ли то идея вещи будущей или прошедшей, или настоящей, она будет тем не менее одинаково истинна* (по пол. 41 части 2), т. е. (по опр. 4 части 2) будет всегда иметь одни и те же свойства полной идеи. Поэтому, когда душа представляет себе вещи по предписанию разума, она получает одинаковое впечатление, будет ли то идея вещи будущей или прошедшей, или настоящей, – что и требовалось доказать.

Если бы мы о продолжительности вещей могли иметь полное познание и могли бы определить разумом время их существования, то мы с одинаковым аффектом созерцали бы вещи будущие и настоящие, и к добру, которое душа представляет будущим, она стремилась бы так же, как и к добру настоящему и, следовательно, необходимо пренебрегала бы настоящим меньшим добром в видах большего добра будущего и наименее стремилась бы к тому, что в настоящем было бы добром, но могло бы быть причиной какого-нибудь будущего зла, как мы это скоро докажем. Но о продолжительности вещей (по пол. 31 части 2) мы можем иметь лишь очень неполное познание, а время существования вещей мы (по схол. пол. 44 части 2) определяем одним только воображением, которое получает неодинаковое впечатление от образа вещи настоящей и от образа вещи будущей; отсюда и происходит, что истинное познание добра и зла, какое мы имеем, есть лишь отвлеченное или общее, и наше суждение, которое мы делаем о порядке вещей и связи причин, чтобы иметь возможность определить, что для нас в настоящем добро или зло, есть более воображаемое, чем реальное. А поэтому не удивительно, что пожелание, происходящее от познания добра и зла, поскольку оно относится к будущему, легко может быть побеждено пожеланием, относящимся к вещам, которые приятны в настоящем, о чем см. Положение 16 этой части.

Кто руководствуется страхом и делает добро, чтобы избежать зла, тот не руководится разумом.

Все аффекты, относящиеся к душе, поскольку она действует, т. е. (по пол. 3 части 3) относящиеся к разуму, не могут быть не чем иным, как только аффектами радости и пожелания (по пол. 59 части 3); а потому (по 13 опред. афф.) кто руководится страхом и делает добро из боязни зла, тот не руководится разумом, – что и требовалось доказать.

Суеверные люди, которые больше умеют порицать пороки, чем учить добродетелям, и которые стараются не руководить людей разумом, но так держать их в страхе, чтобы они скорее избегали зла, чем любили добродетель, стремятся достигнуть этим только того, чтобы и остальные люди были так же жалки, как и они сами; и поэтому не удивительно, что они большей частью тягостны и ненавистны людям.

Через пожелание, которое происходит из разума, мы прямо следуем добру и косвенно избегаем зла.

Ибо пожелание, происходящее из разума, может происходить только из аффекта радости, которая не есть страсть (по пол. 59 части 3), т. е. из радости, которая не может иметь излишества (по пол. 61 этой части), а не из печали. И потому это пожелание (по пол. 8 этой части) происходит из познания добра, а не зла. Таким образом, под руководством разума мы прямо стремимся к добру и лишь постольку избегаем зла, – что и требовалось доказать.

Этот королларий может быть объяснен примером больного и здорового. Больной, боясь смерти, принимает то, что ему противно; здоровый же получает удовольствие от пищи и таким образом пользуется своей жизнью, но гораздо лучше, чем если бы он боялся смерти и желал бы прямо избежать ее. Так судья, осуждающий виновного на смерть не по ненависти, гневу и проч., но по одной любви к общественному благу, руководствуется одним разумом.

Познание зла есть неполное познание.

Познание зла (по пол. 8 этой части) есть сама печаль, поскольку мы сознаем ее. Печаль же есть переход к меньшему совершенству (по 3 опр. афф.) и потому она не может быть понятна из самой сущности человека (по пол. 6 и 7 части 3). Значит, она (по опр. 2 части 3) есть страсть, которая (по пол. 3 части 3) зависит от неполных идей, и, следовательно (по пол. 29 части 2), познание ее, именно познание зла, неполно, – что и требовалось доказать.

Отсюда следует; что если бы человеческая душа имела лишь полные идеи, она не могла бы составить себе никакого понятия о зле.

По руководству разума мы из двух благ будем следовать большему, а из двух зол меньшему.

Благо, мешающее нам пользоваться большим благом, есть на деле зло; ибо мы приписываем вещам добро и зло (как мы показали в предисловии к этой части), когда сравниваем их между собой, а (на таком же основании) меньшее зло на самом деле есть добро. Поэтому (по короля, пред. пол.) по руководству разума мы будем стремиться только к большему благу и меньшему злу, – что и требовалось доказать.

По руководству разума мы будем следовать меньшему злу для большего блага и пренебрегать меньшим благом, которое служит причиной большего зла. Ибо зло, которое здесь называется меньшим, на деле есть добро, а добро, наоборот, зло. Поэтому (по королларию пол. 63) мы будем желать первого и пренебрегать последним, – что и требовалось доказать.

По руководству разума мы будем стремиться к будущему большему благу вместо меньшего и к настоящему меньшему злу вместо будущего большего.

Если бы душа могла иметь полное познание о будущей вещи, то она и к будущей вещи возбуждалась бы таким же аффектом, каким возбуждается к настоящей (по пол. 62 этой части). Поэтому, поскольку мы имеем в виду сам разум, как мы и предполагаем себя поступающими в этом положении, вещь будет одна и та же, предполагается ли она большим добром или злом будущим или настоящим. Отсюда мы будем стремиться (по пол. 65 этой части) к большему будущему благу вместо настоящего меньшего и проч., – что и требовалось доказать.