Вольтер - Избранные сочинения

Хочу.

Пойдем, друзья; но, говоря ты с ней,
Законы помни, честь и святость алтарей;
Они поруганы и мести ожидают.

Всё знаю; долг и честь мне то напоминают.
(К стражам) Вы удалитеся.

Что смеешь ты начать?
Иль хочешь ты меня при смерти упрекать?

Не постыжу себя жестокостью такою.
Супругой избрана была самим ты мною;
И, может быть, любовь внушала выбор сей.
Не знаю, помнит ли душа моя об ней
Или уже скорбит, что власть ее познала;
Но я не потерплю, чтоб честь моя страдала;
Я думать не хочу, что презрен Орбассан
Для нечестивого владыки мусульман,
Для вечного врага священной нашей веры —
Злодейства равного неслыханны примеры!
Для чести сей страны, для собственной моей
Я верить не хочу ужасной вести сей.
Со дня сего тебе супругом нареченный,
Твоим бесславием сам лично оскорбленный,
Честь защитить твою за долг считаю мой.
Законы рыцарей определяют бой,
В котором мощь руки суд божий [114]совершает;
В нем меч решит, и он невинность возвращает.
На бой сей я готов.

Ты?

Я один, и льщусь,
Что после подвига, к которому стремлюсь,
Который честию пред всеми оправдится,
Принадлежавшее мне сердце вновь потщится
Меня достойным быть. Входить не стану я,
Была ли юная пред сим душа твоя
Коварного врага соблазнена прельщеньем,
Иль, ослепленная минутным заблужденьем,
Противилася ты вступить во брак со мной.
Над благородною, чувствительной душой
Благотворение власть сильную имеет;
Над добродетелью – один упрек успеет.
Не сомневаюся о чести я твоей;
Но мало мне сего: от гордости ль моей
Или то от любви, – хочу, по праву власти,
Увериться в твоей нелицемерной страсти.
Клятв строгих требуют законы в сих странах;
Я требую одной – не той, какую страх
Иль принуждение у слабых исторгают,
Что чувствам вопреки во храмах расточают:
Ты прямо говори моей душе прямой.
Скажи – и меч в руке, и я готов на бой,
Готов на смерть – но с тем, что я любим тобою.

В пучину бедствия низверглась я судьбою,
И, к ужасу, едва приведена в себя, —
Сей подвиг доблестный, нежданный от тебя,
Ударом душу мне последним поражает
И в ждавшую меня могилу повергает!
О рыцарь! я должна тебя благодарить;
И в час, когда во гроб готова я ступить,
В последний жизни час – тебя я почитаю.
Познай меня теперь: я сердце открываю.
Ни чести, ни стране не изменяла я,
Ни самому тебе; я не была твоя.
Ты можешь упрекать душе моей смятенной
Неблагодарностью, но никогда изменой. —
Я не могу тебя любить… Нет, сей ценой
Защиты не куплю: я отвергаю бой.
Я знаю, что у вас законы беспощадны,
Что казнь готовят мне тираны кровожадны;
Суровой гордостью я не могу блистать,
Чтобы без ужаса смерть грозную встречать.
Нет, жизнь любезна мне… В сем бедствии ужас
Я плачу о себе и об отце несчастном.
Но и в несчастии, в ужасной доле сей
Не обману тебя: не жди любви моей.
Теперь кажуся я виновна пред тобою;
Но знай, что я была б преступница душою,
Когда бы до того забыла долг и честь,
Чтоб сердце в дар тебе решилася принесть.
Ни женихом, прости, коль речью оскорбляю,
Ни рыцарем моим тебя не избираю.
Вот мой ответ; суди – и честь свою отмщай.

Я буду отомщать – отечественный край;
Презрение ж простив, а дерзость презирая,
Забуду их. – Итак, бой судный оставляя,
Пред мной и пред тобой чист в совести моей,
Отныне становлюсь твоим лишь судией,
Закону преданным, равно как он бесстрастным,
Ни сожалению, ни гневу непричастным.

Теперь свершилось всё… я жертвую собой!
О друг единственный, о друг несчастный мой!
Ты, для которого я жизнью дорожила,
Я за тебя теперь свой приговор свершила!
Так, за тебя умру… Но тяжкий сей позор!
Но горестный отец, представший вдруг пред взор!
Оковы, сонм убийц, орудья грозной казни!
Смерть страшную снести без трепетной боязни?
Мученье, вечный стыд?… Ах, мысль одна мертвит!
Нет! за Танкреда смерть меня не постыдит.
Не наказать меня, но умертвить лишь можно.
Как? пасть в глазах граждан преступницей мне должно?…
Я верной им была – и казнь несу от них!
Но ах, в невинности свидетелей других
Не буду я иметь кроме души невинной!
(К входящей Фани)
Ах! где ты, где, Танкред?… О друг мой здесь единой!

Еще позволено тебя мне, Фани, зреть!

Зачем я не могу здесь прежде умереть!

Чудовища идут нас разлучить с тобою!
Скажи ты некогда любимому герою,
С какими чувствами я в самый гроб сошла;
Пусть знает, Фани, он, верна ли я была;
Скажи, какой меня постигнул рок ужасный:
Он, может быть, слезу прольет о мне, несчастной!
О Фани! за него себя я предаю;
Но мыслию об нем смягчу я смерть мою.

Для благородных душ мила страна родная!
Приветствую тебя, о родина святая!
О храбрый Альдамон, друг юности моей,
Тебе обязан я блаженством жизни сей;
Твоим усердием сюда я возвратился.
Как счастлив стал Танкред! мой жребий изменился!
О друг мой! сколь важна услуга мне твоя —
Лишь чувствовать могу, сказать не в силах я.

Ничтожную, Танкред, услугу выхваляешь,
И низкий жребий мой ты много возвышаешь;
Я гражданин простой, и счастлив тем стократ…

Я то же, что и ты: всяк гражданин мой брат.

Два года при тебе я в бранях подвизался,
И славе дел твоих два года удивлялся,
Смотря, как превышал ты праотцев своих;
Вот всё достоинство услуг и дел моих.
В почтенном доме мне отцов твоих рожденный,
Воскормленный от них, тебе препорученный,
Я должен…

Должен ты теперь мне другом быть.
Вот град, который я стремился защитить;
Вот град отеческий, вот стены те святые,
Где я увидел свет, и в дни мои младые
Из коих изгнан я! О друг, в каких местах
Живет Аржира дочь?

Во древних тех стенах;
Пред ними пышный кров чертогов возвышенных,
Где заседает сонм тех рыцарей почтенных,
Судей священный сонм, тот бодрственный сенат,
В чьей длани жезл суда и меч на сопостат.
Их сонм везде б разил магометан средь боя,
Коль не был бы лишен храбрейшего героя.
Вот копья их, щиты, их надписи висят,
И пышностью своей народу говорят
Об их деяниях, со славою свершенных:
Не зрят лишь твоего меж сих имен почтенных.