Оноре де'Бальзак - Сочинения

– Ну, и что же дальше? – спрашивал Калист, следя за Конти и Беатрисой, и не слушая больше.

Камиль из осторожности приняла оборонительное положение, она не выдала секрета Беатрисы и Калиста. Конти мог обойти всех. Она советовала Калисту остерегаться его.

– Для тебя наступает теперь критическое время, – говорила Камиль, – вооружись ловкостью и осторожностью, если не хочешь быть игрушкой в руках этого человека. Теперь я ничем не могу уже помочь тебе.

Колокол зазвонил к обеду. Конти предложил руку Камиль. Беатриса пошла с Калистом. Камиль пропустила вперед маркизу и, приложив палец к губам, делала знаки Калисту, советуя быть сдержанным. Конти был особенно весел за обедом. Может быть, это была просто уловка для того, чтобы наблюдать за маркизой, которая плохо выдерживала свою роль. Если бы она кокетничала, она могла бы обмануть Конти, но она любила, и он отгадал это. Хитрый музыкант, казалось, не видел ее замешательства. За десертом он завел разговор о женщинах, восхваляя благородство их чувств.

– Женщины, – говорил он, – часто готовы бросить нас в счастье, но жертвуют всем для нас, если мы несчастны. В постоянстве женщины стоят неизмеримо выше мужчины; надо сильно оскорбить ее, чтобы оторвать от первого любовника, она дорожит им, как счастьем; вторую любовь женщины уже считают постыдной и т. д. и т. д.

Конти казался в высшей степени благородным. Он курил фимиам перед жертвенником, где обливалось кровью сердце, пронзенное тысячью стрел. Только Камиль и Беатриса понимали всю жестокость его похвал, прикрывавших самые злые эпиграммы. Минутами обе вспыхивали, но сдерживались по мере возможности. После обеда Беатриса и Камиль поднялись под руку наверх и, как бы по взаимному соглашению, прошли по темной зале, где несколько минут могли остаться одни.

– Я не могу позволить Конти так обращаться со мной, – говорила тихо Беатриса. – Каторжник всегда ведь в зависимости от своего товарища по цепи. Опять должна я нести иго любви, возврата мне нет. И вы довели меня до этого, вы нарочно выписали его; я узнаю ваш адский авторский талант. Месть ваша удалась: развязка близка.

– Я могла сказать, что напишу, но сделать это… я не способна! – воскликнула Камиль. – Ты страдаешь, и я прощаю тебе.

– Что будет с Калистом? – продолжала маркиза с наивным самолюбием.

– Разве Конти увозит вас? – спросила Камиль.

– А вы уже думаете торжествовать? – воскликнула Беатриса. И ненависть исказила ее прекрасные черты. Камиль, под напускной грустью, старалась скрыть свое счастье, но блеск глаз выдавал ее. Беатриса не могла ошибаться, сама хорошо изучив искусство притворяться. Когда зажгли огонь и они сели на диван, где в продолжение трех недель разыгрывалось столько комедий и началась, наконец, трагедия; обе женщины в последний раз окинули друг друга взглядом. Глубокая ненависть разделяла их.

– Калист остается с тобою, – говорила маркиза, следя за Камиль, – но в сердце его буду жить только я; ни одной женщине не удастся заменить меня.

Ответ Камиль, полный неподражаемой иронии, задел Беатрису: она привела ей известные слова, сказанные племянницей Мазарини Людовику XIV:

«Ты царствуешь, ты любишь и ты уезжаешь».

В продолжение этой горячей сцены ни та, ни другая не заметили отсутствия Конти и Калиста. Артист остался за столом, прося юношу составить ему компанию и допить оставшуюся бутылку шампанского.

– Нам есть о чем поговорить, – сказал Конти, предупреждая отказ Калиста.

При их отношениях молодому бретонцу было неудобно уйти.

– Друг мой, – сказал музыкант ласковым голосом, когда юноша выпил два стакана вина, – мы оба славные малые и можем поговорить откровенно. Меня привело сюда вовсе не подозрение: я знаю, что Беатриса любит меня, – прибавил он самодовольно, – но я не люблю ее. Не увезти ее приехал я, а покончить с ней, предоставляя ей всю честь этого разрыва. Вы слишком молоды, чтобы понять, как выгодно казаться жертвою, когда чувствуешь себя палачом. Молодые люди мечут гром и молнию, порывая с женщиной и, презирая ее, они часто вызывают в ней ненависть. Люди опытные заставляют женщину отказаться от них, принимают огорченный вид, вызывая таким образом в женщине и сожаление к ним, и сознание ее превосходства. Немилость божества еще можно смягчить, отречение же от него кладет конец всему. К счастью, вы незнакомы с теми безумными обещаниями, которых по глупости женщины требуют от нас. Мы же плетем эту паутину только для того, чтобы пополнить счастьем свободное время. Клянутся, ведь, даже вечно принадлежать друг другу. Когда ухаживаешь за женщиной, уверяешь ее, что отдаешь ей всю жизнь, с нетерпением как будто ждешь смерти мужа, желая в душе ему полного здравия. Встречаются провинциалки, забавные дурочки, которые после смерти мужа прибегают к вам, говоря: – Я ваша, я свободна! – Никто из нас не свободен. Это умершая любовь является к вам обыкновенно совершенно неожиданно, но в полный разгар новых триумфов и нового счастья. Я заметил ваши чувства к Беатрисе и, не сводя ее с пьедестала, оставил кокетничать с вами, чтобы подразнить этого ангела Камиль Мопен. Итак, мой друг, любя ее, вы мне оказываете большое одолжение. Ее гордость и добродетель совсем не по мне. Но возможно все же, что, несмотря на мое согласие, для такого chasse-croise потребуется немало времени. Гуляя с ней сейчас, я думал сказать ей все и поздравить с новым счастьем, но она рассердилась. Сам я безумно влюблен теперь в молодую красавицу мадемуазель Фалькон и хочу жениться на ней. Да, я дошел до этого. Если когда-нибудь вам удастся быть в Париже, вы увидите, что маркизу заменила королева.

На лице Калиста выражалось счастье: он признался в своей любви, а Конти только этого и хотел.

Как бы человек ни был пресыщен и испорчен, но в момент, когда грозит опасное соперничество, чувство вспыхивает в нем опять; желая бросить женщину, никто не хочет быть брошенным ею. В этом положении и мужчина, и женщина стараются оставить первенство за собою; рана, нанесенная самолюбию, всегда слишком глубока. Возможно, что здесь играет роль больше общественное мнение, чем личное самолюбие, кажется, будто лишаешься всего капитала, а не одного только дохода. На вопросы артиста Калист рассказал все, что произошло за эти недели, и остался в восторге от Конти, который скрыл свой гнев под видом чарующего добродушия.

– Поднимемтесь, – проговорил музыкант, – женщины недоверчивы, они, верно, вообразят, что мы передрались и, пожалуй, еще подслушают наши разговоры. Я же стану помогать вам насколько возможно. С маркизой буду невыносим, груб, ревнив, стану упрекать ее в измене, и это лучшее средство заставить женщину изменить на самом деле. Вы получите счастье, я – свободу. Возьмите сегодня на себя роль неотступного влюбленного, я же изображу подозрительного и ревнивого. Умоляйте маркизу отдаться вам, плачьте, наконец, вы молоды, вы можете плакать, я же не могу, а потому и успех останется на вашей стороне.