Оноре де'Бальзак - Сочинения

С того дня, как Калист перестал ходить к Камиль, она просила священника из Геранды навещать ее. Частые посещения аббата Гримона, который каждое утро проводил в Туше, оставаясь иногда и обедать там, скоро заинтересовали весь город; слух о них дошел даже до Нанта. Несмотря на это, священник каждый вечер проводил в отеле дю Геник, где царило горе. Хозяева и слуги, все были удручены упрямством Калиста, но никто не подозревал угрожающей ему опасности, никому не приходило в голову, что юноша мог умереть от любви. Во всех путешествиях и воспоминаниях шевалье не было примера подобной смерти. Все думали, что Калист худеет от недостатка питания. Мать становилась перед ним на колени, умоляя съесть что-нибудь. И чтобы успокоить мать, Калист побеждал свое отвращение, но пища, принятая насильно, производила изнурительную лихорадку, снедавшую юношу.

В последних числах октября Калист не мог подниматься больше во второй этаж. Кровать его перенесли вниз. Он почти все время проводил в семье, которая, наконец, обратилась к помощи врача Геранды. Доктор попробовал остановить лихорадку хиной, и на самом деле на несколько дней она превратилась. Он предписал Калисту физические упражнения и разного рода развлечения. Тогда барон нашел в себе настолько силы, чтобы сбросить свою апатию, и помолодел в то время, когда сын его выглядывал стариком. Взяв Калиста, Гасселена и двух чудных охотничьих собак, барон пошел с ними охотиться на несколько дней. Они бродили из леса в лес, посещали друзей в соседних замках, но ничто не могло вызвать веселости и улыбки у Калиста. Его бледное, угрюмое лицо выражало полную пассивность.

Барон вернулся домой в полном изнеможении. Калист находился в том же состоянии. Вскоре по возвращении отец и сын опасно заболели и, по совету доктора Геранды, послали в Нант за двумя знаменитостями. Наружный вид Калиста поражал барона. Проникнутый тем поражающим даром ясновидения, каким природа оделяет умирающих, барон дрожал, как ребенок, при мысли, что его род может исчезнуть; он не говорил ни слова, но складывал руки и молился Богу. При каждом движении своего сына он вздрагивал, как будто бы колебалось пламя его жизни.

Баронесса все время проводила в этой комнате, где у камина с вязаньем в руках сидела Зефирина, охваченная страшным беспокойством. У нее требовали дров, так как отец и сын постоянно зябли; делали нападения на провизию, и она просила освободить ее от ключей, не будучи в состоянии поспевать за Мариоттой; но знать она хотела все и вполголоса, отводя в сторону, расспрашивала Мариотту и невестку о здоровье брата и племянника. Однажды вечером, когда Калист и отец находились в полудремотном состоянии, Пен-Холь сказала, что надо быть готовым к смерти барона: вязание выпало у Зефирины из рук. Она вынула из кармана четки черного дерева и, перебирая их, произнесла горячую молитву, которая вызвала такое чудное, выражение на ее старом высохшем лице, что подруга последовала ее примеру, и по знаку священника все присоединились к молитве мадемуазель дю Геник.

– Я первая обратилась к Богу, – говорила баронесса, вспоминая роковое письмо Калиста, – но Бог не хотел услышать меня!

– Не будет ли лучше, если мы попросим мадемуазель де Туш навестить Калиста? – предложил священник.

– Ее, эту виновницу наших несчастий, – возмутилась старая Зефирина. – Она отняла его у семьи, у всех нас, давая ему безнравственные книги, сделала его еретиком. Да будет она проклята, пусть Господь никогда не простит ей этого! Она разрушила семью дю Геник.

– Она и восстановит ее, – уговаривал мягко священник. – Это святая и добродетельная особа, я ручаюсь за нее, у нее хорошие намерения, дай только Бог привести ей их в исполнение.

– Пожалуйста, только предупредите меня об ее приезде, я уйду; – кричала старуха, – она убила отца и сына. Вы думаете, я не слышу слабого голоса Калиста, он насилу говорит.

В эту минуту вошли три доктора. Они утомили Калиста расспросами; об отце же вопрос был решен быстро и бесповоротно; они удивлялись, что он еще жив. Относительно Калиста доктор Геранды передал баронессе, что ему придется, пожалуй, ехать в Париж, чтобы посоветоваться там со светилами науки, выписать же их сюда обойдется более ста луидоров.

– От всего умирают, только не от любви, – утешала Пен– Холь.

– Какая бы ни была причина, – говорила баронесса; – верно только то, что Калист умирает, у него все признаки чахотки, этой самой страшной болезни моей родины.

– Калист умирает, – проговорил барон, открывая глаза; две крупные слезы медленно покатились по его морщинам. Может быть, это были первые слезы в его жизни.

Он встал, приблизился к кровати сына, и, не спуская с него взгляда, взял его за руки.

– Что ты хочешь, отец? – спросил Калист.

– Хочу, чтобы ты жил! – вскричал барон.

– Я не могу жить без Беатрисы, – ответил Калист старику, снова упавшему в кресло.

– Где достать сто луидоров, чтобы выписать докторов из Парижа, пока еще не поздно? – сказала баронесса.

– Разве сто луидоров могут спасти Калиста? – вскрикнула Зефирина.

Не дожидаясь ответа, она развязала нижнюю юбку, которая, падая, произвела глухой звук. Отлично зная места, где были зашиты луидоры, она распорола ее в один момент, и золотые монеты, звеня, падали на юбку одна за другою. В немом изумлении смотрела на нее Пен-Холь.

– Ведь вас все видят, – говорила она на ухо подруге.

– Тридцать семь, – отвечала Зефирина, продолжая считать.

– Все слышат, как вы считаете.

– Сорок два, – продолжала Зефирина.

– Новые двойные луидоры! откуда они у вас? Ведь, вы ничего не видите?

– Я пробовала их на ощупь.

– Вот сто сорок луидоров, – крикнула Зефирина, – довольно этого?

– Что случилось? – спросил вошедший шевалье, пораженный видом старой подруги с юбкой, полной луидоров.

В двух словах Пен-Холь объяснила все.

– Я знал об этом и в свою очередь принес сто сорок луидоров в распоряжение Калиста.

Рыцарь вынул два свертка. При виде такого богатства, Мариотта велела Гасселену затворить дверь.

– Золото не возвратит ему здоровье, – сказала баронесса со слезами на глазах.

– По крайней мере, это дает ему возможность последовать за маркизой. Так ведь, Калист? – прибавил шевалье.

Калист привстал на постели и радостно вскрикнул:

– Ехать, ехать!

– Он будет жить! – проговорил барон упавшим голосом. – Я могу умереть спокойно: пошлите за священником.

Слова эти объяли всех ужасом. Калист плакал, видя, как побледнел отец от волнения.

Священник, зная приговор врачей, пошел за мадемуазель де Туш. Прежняя ненависть к ней сменилась теперь восторженным поклонением, и он защищал ее, как пастырь свою любимую овечку. Весть о безнадежном положении барона собрала на улице целую толпу. Крестьяне, соловары и слуги Геранды стояли на коленях, пока священник напутствовал старого бретонского воина. Все смотрели на прекращение такого древнего бретонского рода, как на общественное несчастье. Обряд этот поразил Калиста, и на минуту горе заглушило любовь. Во время агонии стойкого защитника монархии, Калист стоял на коленях и, рыдая, следил за приближением смерти. Старик скончался в кресле, окруженный семьей.