Оноре де'Бальзак - Сочинения

Вообще господствующим интересом в замке была судьба развенчанных монархов. Судьбы изгнанных Бурбонов и католической церкви, а также влияние политических событий на Бретань всецело поглощали внимание семьи барона. Помимо этого все интересы их были сосредоточены на единственном сыне Калисте, наследнике и единственной надежде славного дома дю Геников.

Старый вандеец, верный слуга короля, сам вспомнил свою молодость несколько лет тому назад, желая приучить сына к занятиям, необходимым для дворянина, если он хочет быть хорошим солдатом. Как только Калисту минуло шестнадцать лет, отец стал сопровождать его по болотам и лесам, знакомя его на охоте со всеми трудностями войны, во всем показывая ему сам пример, неутомимо и твердо сидя в седле и никогда не давая промаху: барон не останавливался ни перед какими препятствиями и сам наводил сына на опасность, как будто у него было еще человек десять детей, а не единственный сын. Когда герцогиня Беррийская приехала во Францию, чтобы завладеть короной, отец взял с собой сына, чтобы приучить его к делу, как требовал их девиз. Барон уехал ночью, ничего не сказав жене, которая, пожалуй, заставила бы его изменить свое решение, и как на праздник повез под огонь своего единственного сына, а за ним радостно мчался Гасселен, его единственный вассал. Шесть месяцев не давали они о себе никакой вести ни баронессе, со страхом приступавшей к чтению «Ежедневника», ни сестре, геройски скрывавшей свое волнение под маской равнодушия. Три ружья, висевшие в большой зале, сослужили поэтому свою службу относительно недавно. Барон, увидев, что из этого дела ничего не выйдет, удалился до сражения при Пениссьере; не поступи он так, очень может быть, что род дю Геников прекратился бы в настоящее время.

Когда бурною ночью отец с сыном и слугой вернулись к себе домой неожиданно для баронессы и старой девицы дю Геник, которая своим тонким, как у всех слепых, слухом первая различила их шаги по улице, то барон, окинув взглядом своих домашних, которые, еще не оправившись от тревоги, собрались около маленького столика, освещенного старинной лампой, произнес дрожащим голосом следующие слова, в которых сказалась вся наивность феодала: «Не все бароны исполнили свой долг». Гасселен в это время вешал на место три ружья и сабли. Когда это было исполнено, барон поцеловал свою жену и сестру, сел в свое истертое кресло и велел подать ужин себе, сыну и Гасселену. Гасселен, закрыв своим телом Калиста, получил рану в плечо: поступок этот казался всем настолько естественным, что дамы почти и не благодарили верного слугу. Ни барон, ни все его домашние не произнесли ни одного проклятия, никакой брани по адресу победителей. Эта сдержанность составляет отличительную черту бретонского характера. За все сорок лет, ни разу никто не услыхал из уст барона какого-нибудь презрительного слова о его противниках. Они служили своему делу, как он своему долгу. Такое глубокое молчание служит всегда признаком непреклонной воли. Но это последнее напряжение сил, этот последний проблеск энергии окончательно отнял все силы у барона, и он впал в расслабленное состояние. В душе его тяжело и больно отозвалось вторичное изгнание Бурбонов, столь же неожиданное, как и их реставрация.

В тот день, как начинается наш рассказ, барон, пообедав в четыре часа, к шести часам заснул, слушая чтение «Ежедневника». Голова его была откинута на спинку кресла, стоявшего в углу у камина и повернутого в сторону сада.

Рядом с ним, этим старым вековым дубом, сидела баронесса – тип тех чудных женщин, каких только и можно увидать в Англии, Шотландии и Ирландии. Только там родятся такие красавицы, белые, розовые, с золотистыми вьющимися волосами, над которыми точно сияет лучезарный венец. Фанни О’Бриен имела вид совершенной сильфиды и хотя умела быть твердой в минуту горести, но была полна нежности и гармонии, чиста, как лазурь ее глаз и вся дышала той изящной и обаятельной прелестью, которую нельзя передать ни словами, ни кистью. В сорок два года она еще настолько сохранила красоту, что многие почли бы за счастье жениться на ней – так походила она на зрелый, сочный плод, налившийся под жарким августовским солнцем. Баронесса держала газету в своей пухлой ручке с тонкими пальцами, кончавшимися продолговатыми ногтями той формы, которая встречается на античных статуях. Полуразвалившись в кресле с непринужденной грацией, баронесса грела перед камином ножки; одета она была в черное бархатное платье, потому что уже несколько дней было довольно свежо. Высокий корсаж позволял угадать роскошные очертания плеч и бюста, который сохранил всю свою красоту, несмотря на то, что она сама кормила сына. Причесана она была по английской моде с локонами по обе стороны лица. На затылке волосы были скручены в большой узел с черепаховым гребнем посередине. Цвет ее волос отливал на солнце золотом. Баронесса заплетала в косу развевающиеся завитки волос на затылке, которые всегда служат признаком хорошей расы. Эта маленькая коса, терявшаяся в общей массе высоко зачесанных волос, позволяла любоваться красивой волнообразной линией ее шеи. Эта маленькая подробность показывает, что она тщательно заботилась о своем туалете, желая этим доставить удовольствие старику.

Какое милое, нежное внимание! Если вы видите женщину, которая кокетлива в домашней жизни, знайте, что перед вами достойная уважения мать и супруга: она составляет свет и радость дома и семьи, она поняла истинную прелесть женственности и, окруженная изяществом, она и в душе, и в чувствах таит то же изящество; она живет и творит добро в тайне, она отдается, не рассчитывая, она любит своих ближних так же бескорыстно, как и Бога. За все это, за всю свою чистую молодость, за ту святую жизнь, которую она вела около благородного старца, казалось, св. Дева, под чьим покровом протекали ее дни, наделила ее какой-то лучезарной красой, перед которой была бессильна рука времени. Платон назвал бы некоторое изменение в ее красоте только новым видом красоты. Цвет лица ее, белоснежный в молодости, теперь принял перламутровые тона, более теплые, более густые, такие, которые особенно ценят художники. На широком, красивом лбу нежно играли солнечные лучи. Глаза ее были бирюзового цвета и сияли мягким, меланхоличным светом из-под ресниц и красивых бархатных бровей. Под глазами лежала легкая тень от синеватых жилок. Нос ее, орлиный, тоненький, своей царственной формой говорил об ее благородном происхождении. На ее прекрасных, чистых устах играла приятная улыбка, выражавшая ее безграничную доброту и открывавшая маленькие, беленькие зубки. Хотя баронесса была довольно полна, но от этого нисколько не пострадала тонкость ее талии и стройные очертания бедер. В ней, казалось, соединился полный расцвет осенней красоты с богатством лета и прелестью весны. Контуры ее рук были красиво закруглены; кожа была необыкновенно гладкая и упругая. Все лицо ее, с открытым безмятежным выражением, с ясными, синими глазами, которые не могли бы выдержать нескромного взгляда – все в ней говорило об ее бесконечной кротости и почти ангельской доброте.