Эдвард Бульвер-Литтон - Мой роман, или Разнообразие английской жизни

– Таков был и Вильям норманец, а все же он сделался Вильямом-Завоевателем. Ты принуждаешь меня забыть прошедшее, забыть горькую утрату и быть счастливым, а между тем лишаешь меня всякой возможности двинуться вперед по тропе, которую указываешь своими восклицаниями: «смотри, не споткнись!» Ты напоминаешь мне басню Слокенбергия о ретивом осле. Поверь, что при этом ходе дорогу к «счастию» будет покрывать нескончаемая ночь. – Послушай, продолжал Гарлей, предаваясь вполне своему причудливому нраву: – один из сынов Израиля, вырубая лес подле реки Иордана, уронил топор на дно реки, а топорище осталось у него в руках. Он начал молиться о возвращении ему топора (заметь, желание его было весьма ограниченное!), и, в твердом уповании, бросил топорище вслед за топором. Вдруг перед ним совершаются два великия чуда. Топор выскакивает со дна и прицепляется к своему старому знакомому – к топорищу. Ну что если бы он пожелал быть взятым на небо, подобно Илии, сделаться богатым как Иов, сильным как Самсон и прекрасным как Авессалом – как ты думаешь, исполнилось ли бы его желание? Признаюсь, мой друг, я слишком сомневаюсь в этом.

– Я решительно не понимаю, что хочешь ты сказать. Ты говоришь так странно.

– Что же мне делать! вини в этом Рабелэ. Я из него заимствовал эту цитату. Ты сам можешь прочитать ее в его вступлении к нескольким главам «Об умерении наших желаний» и, кстати, «об умерении желаний касательно топора». Я хочу доказать тебе, что прошу у неба весьма немногого. Я бросаю топорище вслед за топором, который утонул в безмолвной реке. Мне нужна другая половина оружия, которая скрывается в глубине на какую нибудь сажень, и, за недостатком этой половины, густые леса окружают меня подле священной реки, и сквозь чащу их до меня не доходит мерцание звезд.

– Говоря другим языком, сказал Одлей Эджертон: – ты хочешь!..

И Одлей остановился в сильном замешательстве.

– Я хочу возвратить себе цель моего существования, мою волю, мой прежний характер, натуру, которою Бог оделил меня. Я хочу такой любви, которая заменила бы во мне утрату моих более нежных чувств. Ради Бога, не возражай! я бросаю топорище вслед за топором.

Рандаль Лесли, оставив Одлея, отправился на квартиру Франка и, просидев у молодого гвардейца около часа, направил свой путь в гостиницу Лиммера и там спросил мистера Гэзельлена. Лакей попросил Рандаля обождать в кофейной, а сам отправился наверх, узнать, дома ли находился сквайр и не был ли чем или кем нибудь занят. Газета Times лежала на столе, и Рандаль, нагнувшись над ней, с особенным вниманием прочитывал известия о новорожденных, умерших и сочетавшихся браком. Но в этом длинном и смешанном списке он никаким образом не мог попасть на имя, которое пробудило в Эджертоне такое сильное участие.

– Досадно! произнес Рандаль. – Нет ни одного знания, которое бы приносило столько пользы и силы, как знание тайн человеческих.

Рандаль обернулся в то самое время, как вошел лакей и доложил, что мистер Гэзельден у себя и с удовольствием готов принять посетителя.

При входе Рандаля в гостиную, сквайр, обменявшись с ним пожатием руки, все еще смотрел на дверь, как будто ожидая еще кого-то. На честном лице его отразилось чувство обманутого ожидания, когда дверь затворилась, и он убедился, что у Рандаля не было другого спутника.

– А я думал, простосердечно сказал сквайр: – что вместе с вами явится сюда и ваш школьный товарищ Франк.

– Разве вы еще не видались с ним?

– Нет еще. Я приехал в город сегодня поутру, всю дорогу ехал снаружи дилижанса, послал нарочного в казармы, но ему сказали, что молодой джентльмен не ночует. Там, что у него нанята особая квартира; он до сих пор ни слова не говорил мне об этом. Молодой сэр, позвольте вам сказать, мы, Гэзельдены, люди простые, и про себя скажу, что терпеть не могу бродить в потемках, а тем более, если в эти потемки заводит меня мой родной сын.

Рандаль не отвечал, но выразил на лице своем сожаление. Сквайр, ни разу до этого невидавший своего родственника, имел неопределенное понятие о том, что неприлично открывать незнакомому, хотя и связанному с ним родственными узами, человеку семейные неудовольствия, и потому немедленно переменил тон и предмет своего разговора.

– Мне очень приятно наконец познакомиться с вами, мистер Лесли. Надеюсь, вам небезызвестно, что в ваших жилах течет благородная кровь Гэзёльденов?

Рандаль (улыбаясь). Я не такой человек, чтобы мог забыть об этом: это составляет украшение нашей родословной.

Сквайр (с чистосердечным восторгом). Позвольте мне еще раз пожать вашу руку. С тех пор, как мой знаменитый полу-брат принял вас под свое покровительство, вы, вероятно, не нуждаетесь в друге; но в случае, если вы будете нуждаться в нем, так не забудьте, что Гэзельден весьма недалеко от Руд-Голла. Не могу, любезный мой, никак не могу сойтись с вашим отцом. Жаль, очень жаль, и тем более, что я мог бы, мне кажется, сообщить ему несколько добрых советов касательно улучшения его поместья. Ну, почему бы ему не засеять этих пустырей лиственницей и сосной? поверьте, они очень скоро принесли бы ему значительный доход; а теперь, – низменные места около Руда – да это просто сокровище! стоит только осушить их.

Рандаль. Вы не должны удивляться, сэр, зная, до какой степени уединенную жизнь ведет мой отец. Упавшие деревья лежат спокойно; тоже самое мы видим и над упавшими фамилиями.

Сквайр. Упавшие фамилии могут снова встать, а про деревья этого нельзя сказать.

Рандаль. Ах, сэр! вы согласитесь, что на исправление расточительности и мотовства одного владельца часто требуется энергия многих поколений…

Сквайр (с нахмуренным лицом). Весьма справедливо, сэр, весьма справедливо. Мой Франк чертовски расточителен, и как варварски холодно обращается со мной! Представьте, до сих пор еще не приезжал сюда! скоро три часа, а его нет, – да и только. Между тем, я думаю, что он сказал вам, где я остановился: иначе как бы вы отыскали меня!

Рандаль ( принужденно ). Ваша правда, сэр: он сказал мне ваш адрес, и, если говорить откровенно, так я нисколько не удивляюсь, что он до сих пор не явился.

Сквайр. Это почему?

Рандаль. Мы с самого детства находимся друг с другом в приятельских отношениях.

Сквайр. Об этом и он мне писал; я очень рад этому. Наш выборный член, сэр Джон, сказывал мне, что вы очень умный и степенный молодой человек. А Франк говорит, что он желал бы иметь если не ваши таланты, то по крайней мере ваше благоразумие. Ведь у моего Франка очень доброе сердце, сэр, прибавил отец, заметно смягчая свои чувства в отношении к сыну. – Впрочем, милостивый государь, вы, кажется, сказали, что нисколько не удивляетесь, что он до сих пор не является поздравить отца своего с приездом? скажите, на милость, почему это?