Коллектив авторов - Сцены частной и общественной жизни животных

Квартал Сен-Жорж располагался севернее бульваров, в той части правобережного Парижа, которая активно застраивалась с конца 1820-х годов; населяли его преимущественно новые богачи, люди искусства, модные молодые люди («львы») и дамы легкого поведения.

Бальзак обыгрывает жаргон типографских рабочих, о котором подробнее рассказал в «Утраченных иллюзиях» (1839): медведями в типографии называли тискальщиков за то, что они топчутся на одном месте, как медведи в клетке, а мартышками – наборщиков, которые «с обезьяньим проворством» вытаскивают литеры из наборной кассы. Сафьян (или тисненый сафьян – марокен), из которого изготовляют книжные переплеты, – это специально обработанные козьи шкуры. Этцелю весь этот абзац не понравился; сохранилась верстка рассказа, где на полях его рукой написано: «Малоинтересно для читателей “Животных”» (цит. по: Balzac H. de. Œuvres compètes. Paris, 1973. T. 25. P. 621).

Сигары были непременным атрибутом парижского «льва»; автор «Физиологии льва» (1842) Ф. Дерьеж утверждал, что настоящий лев выкуривает в день не меньше 43 сигар.

В очерках и на рисунках начала 1840-х годов непременный атрибут «львов» – пышная завитая «грива»: эта прическа отличала их и от более заурядных членов светского общества, носивших короткие стрижки, и от молодых художников и поэтов, чьим атрибутом были длинные прямые волосы до плеч. Ср., например, описание львиного туалета в другой книге, изданной Этцелем: «в шесть часов львы приказывают накрутить себе волосы на папильотки и, чтобы предстать вечером во всем блеске, предоставляют свою голову в распоряжение парикмахера» ( Briffault É. Une journée à l'école de natation // Le Diable à Paris. Paris, 1845. P. 142).

На Иерусалимской улице (в настоящее время не существует) располагалась префектура парижской полиции. В обязанности полиции входил, среди прочего, надзор за иностранцами, прежде всего за политическими беженцами (поляками, итальянцами и проч.): правительство Луи-Филиппа предоставляло им право жить во Франции, но сильно опасалось их возможной революционной активности.

Этот бульвар, а точнее, его северная сторона, был любимым местом прогулок парижских модных молодых людей («львов»); здесь же находились самые фешенебельные кафе и рестораны; неподалеку располагалась парижская Опера.

Текст от упоминания «Иерусалимской улицы» до слов «кухня очень скудная», судя по сохранившейся верстке, был существенно дополнен Этцелем. Бальзаковский оригинал был гораздо короче: «…в одном из превосходнейших ведомств, которое располагается на Иерусалимской улице. На бульварах растут деревья, у которых листья не шире моих когтей. Никакой свободы! И кухня крайне скудная».

См. примеч. 69. Далее Бальзак описывает в издевательской манере работу палаты депутатов.

Палата депутатов при Июльской монархии в самом деле насчитывала 459 членов; заседала она в Бурбонском дворце – здании Национального собрания на левом берегу Сены, к которому от площади Согласия вел одноименный мост; депутаты обсуждали законы и бюджет, предложенные королем; без их утверждения ни то, ни другое не могло войти в силу. Ниже Бальзак перечисляет актуальные темы, стоявшие на повестке дня в 1840–1841 годах.

Условия ловли трески в районе Ньюфаундленда в правление Луи-Филиппа неоднократно обсуждались в парламенте и становились предметом законов и ордонансов; последний из таких законов был принят 25 июня 1841 года.

Бальзак имеет в виду обсуждение закона об охране литературной собственности, к которому он имел самое непосредственное отношение; так, он составил «Заметки для господ депутатов, входящих в комиссию по составлению закона о литературной собственности», которые Этцель в марте 1841 года издал отдельной брошюрой.

Намек на бурно обсуждавшийся закон о сахаре, принятый 3 июля 1840 года; его целью было примирить интересы внутрифранцузских производителей сахара из сахарной свеклы и интересы тех, кто производил сахар из сахарного тростника во французских колониях.

Эта скульптура работы Антуана-Луи Бари (1795–1875) была выставлена в Салоне в 1833 году, куплена королем Луи-Филиппом и установлена во дворце Тюильри (ныне в музее Лувр-Ланс).

Имеются в виду, конечно, мундиры (придворные, академические, депутатские) и мужские шляпы-котелки.

Пассажи – крытые проходы между двумя параллельными улицами; пик их строительства в Париже пришелся на вторую половину 1820-х годов; в пассажах располагались кафе, рестораны и дорогие магазины, там прогуливались состоятельные люди, которых «шакалы» завлекали в свои сети, как это описано у Бальзака ниже.

Автор книги «Парижский зверинец» в главе «Глупыш» (в оригинале у него, как и у Бальзака, Pigeon) описывает процесс приманивания глупых птиц с помощью подобных акций: на лестнице Биржи разбрасывают рекламные проспекты, сулящие невиданную прибыль («пятьдесят процентов, сто процентов, двести процентов!»), кричат: «Цып-цып! скорей сюда», а как только простодушные птицы просовывают в дверь голову, ловкие биржевые дельцы тотчас ее отрубают; в день, назначенный для получения дивидендов, всякий раз выясняется, что сейчас нужно внести еще некоторую сумму, но зато уж в следующий раз получить целых триста процентов (см.: Huart L. Museum parisien. Paris, 1841. P. 75). Создание акционерных обществ и продажа акций самых фантастических предприятий, которые не только не приносят прибыли, но зачастую вообще существуют только на бумаге, к середине 1830-х годов стала приметой времени и успела отразиться в литературе: в пьесе Сент-Амана, Антье и Фредерика Леметра «Робер Макер» (1834) заглавный герой, вор и убийца, продает акции общества по защите от воров, и все акционеры радостно поддерживают его начинания, а того единственного, кто смеет требовать дивидендов, изгоняют с позором.

Пантерой на тогдашнем жаргоне именовалась содержанка высшего класса, «предмет роскоши», который по карману только «русскому князю, самому что ни на есть английскому милорду и небедному французскому банкиру»; для приручения пантеры требовалось всего ничего: вкусная и изысканная пища, хорошенькая клетка в модном квартале, несколько кашемировых шалей, немалое число драгоценностей, еще большее число шелковых платьев и круглая сумма наличных в месяц ( Huart L. Museum parisien. P. 20).

Бальзак слегка ошибся в подсчетах: на самом деле сложение указанных им сумм дает на десять франков больше. Эта сумма еще сравнительно невелика; по другим подсчетам, парижскому моднику требовалось (с учетом квартиры, экипажа, лошадей и проч.) в год около ста тысяч франков. Автор «Физиологии Льва» сообщает, что одна из отличительных черт этой породы парижских жителей – наличие в кармане нескольких тысячефранковых банковских билетов ( Deriège F. Physiologie du Lion. Paris, 1842. P. 8).