Коллектив авторов - Сцены частной и общественной жизни животных

– Ступайте все прямо и прямо, пока не увидите под своими лапами белые мраморные плиты, на которых написано: « Сессель !» – страшное слово, которое съело много золота и поглотило множество состояний, из-за которых разорились многие Львы, лишились места многие Тигры, отправились странствовать по свету Шакалы, залились слезами Крысы, лишились добычи Пиявки, были проданы Лошади и Оленьи рога [436], – когда перед вами вспыхнет это слово, знайте, что вы в квартале Сен-Жорж [437], логове этих Зверей.

– Вам, должно быть, приятно, – заметил я с учтивостью, которая пристала послам, – что никто не воспользовался именем Медведевых – вашей династии, царствующей на севере, – для подобных шуток?

– Простите, – отвечал он, – но Медведевых парижские шутники также не пощадили. Мне случалось видеть, как в типографии называют Медведем рабочего, который подражает величавой манере ходить вразвалку, подобающей нам, степенным жителям Севера, и бесчестит ее, пачкая черными буквами белую бумагу. Этим Медведям помогают Мартышки, которые подбирают буквы и изготовляют то, что здешние ученые именуют книгами – странный продукт деятельности Людей, который они зачем-то одевают в Козьи шкуры, хотя ведь не все их авторы – Козлы [438].

– Какой же прок Людям, любезный князь Медведев, присваивать наши имена, если они не могут присвоить наши достоинства?

– Куда легче прослыть умником, нося имя Животного, чем выдавая себя за Гения! Вдобавок Люди всегда так ясно ощущали наше превосходство, что испокон веков прибегали к нашей помощи, когда желали получить дворянство. Взгляните на старые гербы! Там повсюду Животные!

Желая узнать мнение северных дворов касательно этого великого вопроса, я, Государь, спросил у князя, сообщил ли он об этом своему правительству.

– Медвежий кабинет более горд, чем Львиный, он не признает Человека.

– Неужели вы, старая двуногая сосулька, припорошенная снегом, смеете утверждать, что Лев, мой повелитель, не царь Зверей?

Вместо ответа Белый Медведь состроил такую пренебрежительную мину, что я одним ударом сломал решетку нашей квартиры. Его Высочество, внимательно следивший за нашей ссорой, последовал моему примеру, и я уже намеревался отомстить за честь Вашей короны, когда Ваш августейший сын совершенно справедливо заметил мне, что если мы намерены выяснять отношения с властями Парижа, негоже ссориться с северными державами.

Эта сцена произошла ночью, и нам не стоило никакого труда в несколько прыжков добраться до бульваров, где на рассвете нас встретили восклицаниями вроде: «Ты только глянь! – Ну и наряд! – Вылитые Львы!»

Ваш сын с присущей ему проницательностью догадался, что в Париже карнавал и потому мы можем ходить повсюду совершенно безопасно. О карнавале я расскажу вам позже. Мы едва могли объясниться с парижанами, ибо не знали ни обычаев, ни языка здешних мест. Вот каким образом мы вышли из затруднительного положения.

(Донесение прервано из-за наступивших холодов.)

Любезнейший, августейший родитель,

Вы дали мне так мало средств, что я с большим трудом могу вести в Париже образ жизни, подобающий моему сану. Не успела моя лапа ступить на бульвар, как я понял, насколько сильно здешняя столица отличается от пустыни. Здесь все продается и все покупается. Пить – дорого, голодать – дорого, есть – дорого безмерно. Мы с моим Тигром, следуя за хитроумным здешним Псом, прошли по бульварам, где никто не обратил на нас никакого внимания, так сильно мы походили на Людей; мы искали тех из них, кто именует себя Львами. Сей Пес, превосходно знающий Париж, согласился служить нам провожатым и толмачом. Итак, у нас есть толмач и нас принимают за Людей, переодетых Животными, – таких же, как наши противники. Когда бы Вы, Государь, знали, что такое Париж, Вы не стали бы меня мистифицировать и давать то поручение, с каким я сюда прибыл. Боюсь, что ради его исполнения мне придется порой жертвовать собственным достоинством. Очутившись на бульваре Итальянцев, я счел необходимым последовать моде и закурил сигару, после чего так расчихался, что произвел некоторую сенсацию [439]. Один фельетонист, проходивший мимо, взглянул на мою гриву и сказал:

– Эти молодые люди в конце концов в самом деле станут вылитыми Львами [440].

– Вопрос близок к решению, – сказал я своему Тигру.

– Полагаю, – возразил Пес, – что с этим вопросом дело обстоит так же, как и с вопросом Восточным; чем дальше он от решения, тем лучше.

Пес этот, Государь, ежеминутно предоставляет нам доказательства своего великого ума, поэтому Вы не удивитесь, если узнаете, что он служит в прославленном ведомстве, которое располагается на Иерусалимской улице и любезно окружает чужестранцев, посещающих Францию, заботами и вниманием [441].

Он привел нас, как я уже сказал, на бульвар Итальянцев [442]; там, как на всех бульварах этого огромного города, природой и не пахнет. Там, конечно, растут деревья, но какие деревья! Вместо чистого воздуха там дым; вместо росы – пыль; поэтому листья на этих деревьях не шире моих когтей.

Вообще величия в Париже совсем мало; здесь все очень жалкое; кухня крайне скудная [443]. Я зашел позавтракать в кафе; мы спросили Лошадь; но слуга так изумился нашей просьбе, что мы воспользовались его замешательством, схватили его и съели в уголку. Наш Пес посоветовал нам впредь так не поступать; по его словам, за подобную вольность можно оказаться в исправительной полиции. Впрочем, это не помешало ему принять от нас кость и обглодать ее с большим аппетитом.

Наш провожатый не прочь поговорить о политике, и разговоры этого пройдохи для меня не бесполезны; я узнал от него множество интересных вещей. Уже сейчас могу Вам сказать, что по возвращении в Львивию я не испугаюсь никакого мятежа; я выучился способу управлять, удобнее которого нет в мире.

В Париже король царствует, но не правит [444]. Если Вы не понимаете, что это значит, я Вам сейчас объясню: всех жителей страны делят на четыре сотни групп и велят каждой из них выбрать одного, который будет ее представлять. Так получают четыреста пятьдесят девять Человек, в обязанность которых входит составление законов. Люди эти ужасно забавные: им кажется, что такая операция наделяет их талантами, они воображают, что если назвать Человека определенным образом, он тотчас обретет способности и деловую хватку; одним словом, что порядочный Человек и законодатель – это одно и то же и что Баран немедленно становится Львом, стоит только сказать ему: «Будь им». Что же выходит? Эти четыреста пятьдесят девять избранников усаживаются на скамьях в здании за мостом, и король приходит к ним за деньгами или за всякими штуками, необходимыми для управления страной, вроде пушек и кораблей [445]. Выслушав его просьбу, все принимаются толковать по очереди о разных вещах, причем ни один оратор не обращает ни малейшего внимания на слова предшественника. Одного волнует ловля Трески [446], а другой затевает обсуждение Восточного вопроса. Один печется о литературе [447], а другой преспокойно затыкает ему рот рассуждением о кормовой патоке [448]. После тысячи подобных речей король получает все, что ему требуется. Но чтобы четыре сотни избранников были уверены в своей совершенной независимости, он не забывает время от времени попросить у них чего-нибудь несуразного, в чем бы они могли ему отказать.