Коллектив авторов - Сцены частной и общественной жизни животных

Казалось, что в тишине эти обширные катакомбы превратились в пустыню. Все пришедшие сидели так неподвижно, что невозможно было отличить мертвых от живых.

Тут, каждый со своей стороны, словно движимые невидимой силой, внезапно явились Слон, Орел, Буйвол и Бизон. Тот, кто не знает, что любовь к свободе способна двигать горами, не сумел бы объяснить присутствие этих благородных животных в здешних галереях.

Убедившись, что все в сборе, слово взял Бизон.

– Братья, – сказал оратор, оглядев всех собравшихся одного за другим, – мы еще не произнесли ни слова, однако всем нам ясно, почему мы здесь.

Скажем же это прямо, раз мы думаем об этом с гордостью: мы здесь, чтобы принять участие в заговоре, чтобы переделать то, что мы сделали неправильно год назад, и постараться сделать это лучше; чтобы свергнуть, сбросить вниз тех, кого мы вознесли высоко; говоря проще, чтобы побудить звериную нацию отозвать редакторов с их постов.

Заявляю решительно: у нас не осталось иного выхода, кроме увольнения редакторов… Да здравствует увольнение!

Гром лапоплесканий.

Братья, нужно, чтобы слова отвечали мыслям, и потому, как ни горестно вам это слушать, а мне говорить, я все-таки скажу, а вы услышите: все существующее должно быть разрушено, а лучше бы ему вовсе не существовать!.. Какой прок был нам от всего, что нас заставили сделать? Книга вышла, и что изменилось?

Общий крик: «Ничего! ничего!»

Отчего это поприще, на которое должен был вступить каждый, от самого ничтожного до самого великого, отчего оно открылось только для горстки разрозненных плакальщиков? только оттого, что кому-то захотелось отлучить от национальной трибуны страдающее большинство. Бывшие редакторы работали только на себя. Они думали только о себе – и когда убедились, что вознеслись высоко, сказали себе: Все идет прекрасно.

Что проку нам от их возвышения? Разве перестала наша жизнь быть юдолью печали?

Олень, Лось и Теленок: «Нет! нет!»

Братья, эти редакторы заглушили тех великодушных Животных, которые поднимали свой голос в пользу зверитарной реформы! [485]

Никакой пощады этим предателям, которые за ласки сторожа, за жалкую дополнительную порцию недозрелых яблок, ореховой скорлупы и сухих хлебных корок предали священное дело звериной эмансипации!

Братья, наше социальное возрождение [486]не продвинулось ни на шаг после той бессмертной ночи, когда родилась на свет наша свобода и была встречена лапоплесканиями всего мира.

Братья! наши главные редакторы предали свой мандат! они нас продали! продали Людям!

Все: «Так и есть! так и есть! Нас продали!»

Продали Людям!!! Впрочем, оставим Людей; сегодня Люди – не главные наши противники. Настоящие и самые опасные наши враги – это наши редакторы!

Никакой пощады этим предателям, которые за ласки сторожа, за жалкую дополнительную порцию недозрелых яблок, ореховой скорлупы и сухих хлебных корок предали священное дело звериной эмансипации! Кому обязаны мы тем, что находимся там, где находимся? куда возвратимся мы нынче ночью? В вольные пустыни или в тесные темницы?

Тигр, мрачно: «Да уж не в вольные пустыни!»

Все, хором: «Увы! увы! увы!»

Послужат ли нам крышей облака, а подушкой земля? Нет. Мы уляжемся спать на влажной тюремной соломе.

«Увы! увы!»

Там мы сгнием… Там мы умрем… Истину говорю вам [487], все мы умрем в оковах. А чем вознаградят нас, когда мы испустим дух? Когда нас обглодают до костей?

Хор: «О горе! о горе!»

Тут оратор воскликнул, обернувшись к скелетам десяти тысяч поколений Животных:

«Останки наших отцов! вы, жившие на Земле, ответьте, скорбные души, неужели Творец создал вас ради того, чтобы вы умерли в этих стенах?

Для того ли рождается на свет Животное, чтобы его превратили в чучело и заключили под стекло на потребу зевакам, или же для того, чтобы оно, пройдя до конца свой земной путь, возвратилось в лоно земли, своей матери, согласно законам природы?

Неужели все мы, дикие уроженцы равнин или гор, обречены жить с веревкой на шее, меж четырех стен, и получать в определенный час обед из буфетной?

Братья, жалобы не утешают скорбящее сердце: к чему же стенать? Кто слышит наши стенания?

Братья, разве отказались вы от намерения сбросить иго Человека? Разве позволите вы предателям остановить вас на полпути?

Серна: «Лучше горные лавины, чем злые Люди!»

Братья, мы сильны, а свобода любит отважных. Счастлив Зверь, который ни от кого не зависит.

Братья, самый сильный – это тот, кто ничего не боится.

Братья, если народ больше не подчиняется законам, нужно, чтобы законы подчинялись народу.

Братья, свобода рождает исполинов; но что делать с законом, который превращает Орла в Индюка, а Льва – в болтуна?

Братья, пусть даже мы разрушим общество до основания, но наш долг – уничтожить этот скверный закон».

Если верить снисходительному сочинителю этой помпезной реляции, приведенная речь оказала действие поистине чудесное. Мы ответим лишь на один пункт этого дивного дифирамба. Итак, вы утверждаете, гражданин Бизон, что мы вас предали, что мы вас продали!.. Да, мы вас продали и тем гордимся; мы вас продали в количестве 20 000 экземпляров! [488]А вы смогли бы продать столько же? Разве не благодаря нам за вас стали давать хоть что-нибудь?

Старейшина Ботанического сада, достопочтенный Буйвол, которого мы любим и уважаем, хотя разделяем не все его мнения, взял слово, чтобы ответить своему кузену Бизону.

– Дети мои, – сказал старец, – я в этом саду самый старый раб. Как ни печально, я имею честь быть вашим старейшиной, а молодость моя осталась так далеко позади, что я и не помнил бы о ней, когда бы можно было забыть, что ты прежде был свободен, если, конечно, это можно назвать свободой. Дети мои, как бы тяжек ни был груз тридцати лет рабства, я забываю о своих годах и молодею при одной мысли, что когда-нибудь свет свободы воссияет нам вновь.

Продолжительные крики «браво».

Я говорю о вашей свободе, дети мои, а не о моей, ибо моим глазам не суждено узреть этот счастливый день: рабом я жил, рабом умру!

Нет, нет! – раздаются крики со всех сторон, – вы не умрете!

Добрые друзья мои, – продолжал старец, – не в вашей власти продлить мою жизнь даже на час. Но разве в этом дело? думать нужно не о тех, кто уходит, а о тех, кто остается; не свобода одного или нескольких дорога мне, а свобода всех, и во имя этой драгоценной свободы я заклинаю вас сохранять единство.

Ропот в разных концах залы.

Дети мои, не вырывайте, не оспаривайте друг у друга жалкие клочки власти. Неужели вы думаете, что замена кривой лошади на слепую исправит дело? Подумайте о малых сих, о слабых и неимущих, страждущих от подобных распрей, и помните, помните во всякое время, что добро невозможно купить ценою великого зла: что значит чуть большая или чуть меньшая власть для кого-то из вас по сравнению с миром между братьями и всеобщим согласием?