Коллектив авторов - Сцены частной и общественной жизни животных

Мы продолжаем извещать наших читателей о том, что происходит, хотя жизнь наша под угрозой.

К несчастью, погода стоит превосходная. Неужели солнце – заклятый враг всех законных правительств? Отчего сегодня не льет дождь? Хороший ливень мог бы обеспечить триумф хороших принципов [506].

Кто знает, кому мы будем повиноваться завтра? кто может это знать?..

Заметка приказчика

Зная, как тревожились мои начальники о том, чтобы читатели не остались в хвосте и располагали всеми необходимыми сведениями, я беру на себя смелость продолжать их записи. Я брошу их, только если меня бросят в тюрьму.

Мои начальники как раз заканчивали фразу, когда входная дверь разлетелась на куски: в нее постучал Слон. Перо выпало из когтей господина Попугая, глаза его закрылись, точно он подумывал об отходе ко сну, хотя он об этом и не думал.

Господин Павиан бросился к окну.

– Что вы там видите? – спросил Петух.

– Вижу кругом сплошные мятежи, сплошные сборища, сплошные заговоры, – отвечал Павиан; лапы у него опустились, а на морде было написано, что он во всем разуверился и не прочь улизнуть.

– Тысяча гребней! мы не отступим перед врагом! – кричал бравый господин Петух, дрожавший исключительно от гнева.

– А перед кем же, черт подери, мы отступим, если не перед врагом? – возразил Павиан, в отчаянии вырывая клочья из бороды и уродуя свою физиономию.

– Как! – завопил Петух, прыгнув ему на шею, – неужели вы опуститесь до того, чтобы подать в отставку?

– Вне всякого сомнения, – отвечал Павиан, сделавшийся белее бумаги, – отказывать в том, чего требуют все, – значит разворошить Осиное гнездо. Если меня принудят, я сделаю все, что потребуется; я…

Но договорить ему не пришлось. Дверь кабинета резко отворилась. Открыл ее Слон, а вошел в нее Лис [507].

– Арестуйте этих господ, – сказал он сопровождавшим его Бульдогам, указывая на трех главных редакторов. Попугай в эту минуту был в камине, Павиан под креслом, а господин Петух в ярости; никогда еще его гребень не был таким алым. Их арестовали.

– А ты что здесь делаешь? – спросил Лис у меня.

– Все, чего пожелает Ваша Светлость, – отвечал я дрожа.

– Ну что ж, негодник! продолжай, – сказал он.

И вот я продолжаю.

Следом за Лисом вошло очень много народу. И каждый, входя, кричал: «Да здравствует Его Светлость Лис!» И каждый был прав, потому что свет не видывал такого просвещенного государя.

«Друзья мои, – сказал Лис, – в этом кабинете ничего не переменилось, в нем лишь стало одним Животным больше» [508].

Гром лапоплесканий заглушил эти прекрасные слова.

После этого Лис взял перо Павиана, отточил его ножиком Павиана, уселся в кресло Павиана за письменный стол Павиана и чернилами все того же Павиана начертал следующие прокламации:

Прокламация первая

Обитатели Ботанического сада! господа Петух, Павиан и Попугай вышли в отставку, а потому причин для беспорядков больше нет.

– Прочтите и подпишите, – сказал он Петуху, Павиану и Попугаю.

Двое последних поставили свои подписи, а господин Петух отказался.

– Не стану позориться, – сказал он.

– Увидим, – отвечал Лис.

Он взял перо и начертал вторую прокламацию, на которую, судя по всему, возлагал куда больше надежды.

Закончив, он предложил мне прочесть написанное вслух. И я прочел:

Прокламация вторая

Обитатели Ботанического сада!

Пока вы спали, совершалось предательство!!

Но мои друзья не дремали.

Долгое время мы склоняли голову под ярмом, не ропща; настало время распрямиться.

Так мы и поступили.

Нашими стараниями совершилась революция великая и окончательная: предатели, которые вами правили и вас продавали, больше не смогут ни продавать вас, ни вами править.

Из анналов вашей истории мир узнает, что такое отмщение звериной нации и ее гнев.

В настоящее время справедливость уже восторжествовала! дело сделано, и виновные заплатили собственной жизнью за попрание священных прав Животных.

Они повешены.

N.B. Из почтения к этим прежним членам нашего правительства повесили их на свежесколоченных виселицах с помощью новехоньких веревок.

Господин Петух выслушал все это бестрепетно. Он лишь скрестил руки за спиной, как делал обычно, и, кажется, решил не обращать никакого внимания на происходящее.

– Ваша Светлость уверяет, что мы повешены, – сказал Павиан вкрадчивым тоном, какого я за ним прежде не замечал, – но мне кажется, Ваша Светлость ошибается.

– Неужели вы в самом деле собираетесь нас повесить? – воскликнул Попугай со слезами в голосе.

– Боже упаси, – отвечал Лис, – я вовсе не хочу создавать такого прецедента; но нужно, чтобы все считали вас повешенными.

Снаружи доносились крики черни. Бесчисленная толпа, составленная по большей части из зевак обоего пола и малых детей, осаждала вход в кабинет главных редакторов и требовала смерти тиранов [509]. Кто не смог войти в дверь, желал влететь в окна, и потому их пришлось закрыть.

– Это мы совершили революцию, – говорили представители населения, – впустите нас.

– Потерпите! – время от времени успокаивал их Лис. – Потерпите! если будете умниками, вам выдадут по медальке [510].

Ни в чем не отказывать, но ничего не давать – вот мудрость правителей.

Крики «Смерть тиранам! смерть редакторам!» становились все громче.

– Слышите, Господа, – сказал Лис, – мы обязаны что-то сделать для народа. – Впрочем, – прибавил он, – если вы найдете способ удовлетворить большинство, сохранив ваши головы, вы их сохраните.

– Способ! – вскричал Павиан. – Я знаю способ!

И он на радостях трижды подскочил до самого потолка.

Господин Павиан некогда раздобыл, с тем чтобы отдать ему последние почести, чучело одного Павиана, который, как он утверждал, приходился ему двоюродным дедушкой по материнской линии. Он послал за ним, и было решено, что двоюродного дедушку вздернут на виселице вместо племянничка ! Перед тем как отправить драгоценную мумию на казнь, господин Павиан для большего сходства обрядил предка в свою короткую блузу и всем знакомый колпак, впрочем орошая все это обильными слезами.

– А теперь, любезный друг, – сказал ему Лис, – если хотите послушаться доброго совета, ступайте спрячьтесь, и так тщательно, чтобы по меньшей мере две недели о вас не было ни слуху ни духу, словно вы в самом деле переселились в мир иной; после этого, полагаю, вы спокойно сможете воскреснуть. В нашей прекрасной Франции всякий мертвец имеет право по прошествии двух недель объявиться среди живых; народ – самый великодушный из врагов, он не помнит зла.

– Он также и самый неверный из друзей, – прошептал Павиан.

Затем, бросив последний, печальный взгляд на свои бумаги! на свой стол! на свой кабинет! он исчез.