Джон Голсуорси - Девушка ждёт

Опасения Динни сбылись: в доме священника яблоку негде было упасть, тетя Мэй куда-то ушла, зато они застали дядю Хилери.

– Раз уж мы здесь, надо выяснить, согласится ли дядя Хилери вас окрутить, – шепнула Динни.

Хилери впервые за три дня улучил свободный часок и, скинув пиджак, вырезал из дерева модель ладьи викингов. Строить миниатюрные модели старинных кораблей было его любимым отдыхом, у него теперь не оставалось ни времени, ни сил, чтобы лазить по горам. Правда, излюбленное занятие требовало больше времени, чем всякое другое, а времени у него было меньше, чем у кого бы то ни было, но это его не останавливало. Он познакомился с Джин и, извинившись, продолжал заниматься своим делом.

– Дядя Хилери, Джин выходит замуж за Хьюберта, – сразу же заявила Динни, – и они не хотят дожидаться оглашения; вот мы и приехали спросить, не можешь ли ты их обвенчать.

Рука Хилери, державшая стамеску, застыла, глаза хитро сощурились и превратились в щелки.

– Боитесь передумать? – спросил он.

– Вовсе нет, – ответила Джин.

Хилери посмотрел на нее внимательнее. С двух слов и одного взгляда он понял, что перед ним девица с характером.

– Я знаю вашего отца, – сказал Хилери, – он не любит торопиться.

– Папа не возражает.

– Это верно, – сказала Динни, – я его видела.

– А твой отец, дорогая?

– И он не будет возражать.

– Если он согласится, – сказал Хилери, снова принимаясь резать корму своего корабля, – я готов. Если вы твердо решили, какой смысл откладывать? – Он повернулся к Джин. – Из вас вышла бы альпинистка; вот только сезон прошел, а то я посоветовал бы вам провести медовый месяц в горах. Но почему бы вам не покататься по Северному морю на траулере?

– Дядя Хилери отказался от поста настоятеля собора, – пояснила Динни. – Он славится своим аскетизмом.

– Мне бы не пошла шляпа, которую носит епископ, Динни, но признаюсь тебе, с тех пор мне и жизнь не мила. И почему я отказался от такого привольного житья? У меня было бы время вырезать модели всех кораблей на свете, писать письма в газеты и отращивать себе животик. Вот и тетя не перестает меня за это пилить. Всякий раз, когда я вспоминаю о том, чего добился дядя Франтик своей внушительной внешностью и как он выглядел после кончины, передо мной проходит моя загубленная жизнь, и мне ясно, что стоит только снять с меня хомут, как я рухну. А отцу вашему здорово достается, мисс Тасборо?

– Да нет, он больше прохлаждается, – сказала Джин, – но у нас ведь деревня.

– Дело не только в этом. Прохлаждаться и думать, будто что-то делаешь, – это так естественно.

– Если только это не противоестественно… – вставила Динни. – Да! Дядя, к Диане сегодня неожиданно явился капитан Ферз.

Хилери сразу перестал улыбаться.

– Ферз! Это либо очень страшная, либо очень благая весть. Адриан знает?

– Да; я за ним ездила. Он сейчас там с капитаном Ферзом. Дианы не было дома.

– Ты видела Ферза?

– Я вошла в дом и разговаривала с ним, – сказала Джин. – Он показался мне вполне нормальным, если не считать того, что он меня запер.

Хилери все еще стоял, не шевелясь.

– Ну, до свидания, дядя; мы едем к Майклу.

– До свидания и большое спасибо, мистер Черрел.

– Да, – рассеянно откликнулся Хилери, – будем надеяться на лучшее.

Девушки снова сели в машину и поехали в Вестминстер.

– Он явно ожидает худшего, – сказала Джин.

– Не удивительно, – ведь что бы ни случилось, все равно это будет ужасно.

– Спасибо!

– Да нет же! – сказала Динни. – Я вовсе не о тебе.

И ее снова поразила целеустремленность Джин: она сейчас может думать только об одном. В Вестминстере, у самого дома Майкла, они встретили Адриана; он позвонил по телефону Хилери и узнал, куда они поехали. Убедившись, что Флер устроит их у себя, Адриан ушел, но Динни, встревоженная его видом, побежала за ним. Он шагал к реке, и она нагнала его на углу площади.

– Может, ты хочешь побыть один?

– Тебе , Динни, я всегда рад. Пойдем.

Динни взяла его под руку, и они быстро зашагали по набережной к западу. Она молчала, предоставляя ему начать разговор.

– Знаешь, – сказал он наконец, – я несколько раз ездил в клинику, чтобы узнать, как обстоят дела с Ферзом и хорошо ли там с ним обращаются. А последние месяцы я там не был и вот наказан. Но меня ужасно угнетали эти поездки. Я туда только что звонил. Они хотели за ним приехать, а я им запретил. К чему? Там подтверждают, что последние две недели он был совершенно нормальным. В таких случаях они, оказывается, выжидают месяц, прежде чем сообщить близким. Сам Ферз говорит, что он здоров уже три месяца.

– А что собой представляет эта клиника?

– Большой загородный дом, – там всего около десяти пациентов, у каждого своя комната и свой служитель. Наверно, это одна из лучших клиник такого рода. Но меня всегда приводила в ужас стена, утыканная гвоздями, которой обнесен участок, да и самый дух, который царит в клинике, – будто там что-то прячут. Или я слишком чувствителен, или сумасшествие действительно самое страшное бедствие на свете.

Динни стиснула его руку.

– Мне тоже так кажется. А как же он убежал?

– Ферз вел себя так разумно, что они совсем потеряли осторожность; он как будто сказал, что приляжет, и улизнул во время обеда. Видно, Ферз заметил, что какой-то торговец появляется каждый день в один и тот же час, – пока сторож принимал покупки, он проскользнул в ворота, дошел до станции пешком, а там сел в первый поезд. Оттуда до Лондона всего двадцать миль. Когда они его хватились, он уже добрался до города. Завтра я туда поеду.

– Бедный дядя! – ласково сказала Динни.

– Что ж, дорогая, такова жизнь. Вот уж не думал, что попаду в такую переделку! Сомнительное удовольствие.

– У него это наследственное?

Адриан кивнул.

– Дед его умер в смирительной рубашке. Если бы не война, с Ферзом, может быть, ничего бы и не случилось, но кто знает? Наследственное сумасшествие! Какая несправедливость! Нет, Динни, я не верю, что милосердие божие проявляется в форме, понятной нам, людям, или что оно похоже на наше милосердие. Всеобъемлющая созидательная сила, божественное провидение без начала и конца – это я еще могу допустить. Но заставить эту силу печься о нас, смертных, – увы, невозможно. Взять хотя бы сумасшедший дом! О нем ведь страшно и подумать. А раз так, каково же несчастным, которых туда упекли? Люди отзывчивые шарахаются от них и отдают их во власть людям черствым, – и тут уж да поможет им бог!

– Но, по-твоему, бог и не думает им помогать.

– Кто-то когда-то сказал, что помощь человека человеку – это единственное проявление божественного начала.

– А дьявольского начала?

– Зло, причиняемое человеком человеку, а я бы добавил: и животным…