Джон Голсуорси - Цвет яблони

Эшерст покачал головой.

– Мы-то вам оставили поужинать, да у вас, видно, голова не тем была занята, а?

Неужели она издевалась над ним? В ее голосе еще была валлийская мягкость, не испорченная западным выговором. Если бы она знала! И он тут же решил: «Нет, нет, пора мне убираться. Не желаю я ставить себя в такое дурацкое, фальшивое положение».

Но после завтрака ему захотелось видеть Мигэн, и с каждой минутой это желание становилось все сильнее, хотя к нему примешивался страх, что ей наговорили неприятностей и испортили этим все. Нехорошо, что она не пришла, даже не показалась хоть на минутку. Любовные стихи, которые он с таким увлечением писал вчера после обеда под яблоней, показались ему столь жалкими, что он разорвал листок и раскурил от него трубку. Что он знал о любви, пока Мигэн не схватила и не поцеловала его руку? А теперь – чего он только не знает… Но писать об этом казалось безвкусицей. Он прошел в свою комнату, чтобы взять книгу, и сердце у него заколотилось: она была там и застилала постель. Он остановился в дверях и следил за ее движениями. И вдруг радость хлынула в его душу: он увидел, как она нагнулась и поцеловала подушку в том месте, где была вмятина от его головы. Как показать ей, что он видел это трогательное проявление любви! Но если она вдруг услышит, что он потихоньку уходит, – будет еще хуже. Она подняла подушку, как будто не решаясь сгладить отпечаток его щеки, но вдруг уронила ее и быстро обернулась.

– Мигэн!

Она приложила ладони к щекам, но глаза ее прямо и бестрепетно погрузились в его глаза. Никогда раньше он не видел так ясно глубину, чистоту и трогательную преданность этих влажных, как будто росой омытых глаз. Он еще нашел силы пролепетать:

– Спасибо, что вы… так мило с вашей стороны было ждать меня вчера вечером!

Она ничего не ответила, и он растерянно забормотал:

– Я… я бродил в скалах… ночь была замечательная. Я… мне только нужно тут взять книжку…

Но при мысли о том, как она только что целовала его подушку, у него закружилась голова, и он бросился к девушке. Касаясь губами ее глаз, он подумал в странном восторге: «Теперь все кончено… вчера все было случайно, а сейчас – все кончено!» Девушка не уклонялась от его губ, а они уже двигались вниз, пока не встретились с ее губами. Этот первый настоящий поцелуй любви – необычайный, чудесный, все же почти невинный – чье сердце он поразил больше?

– Приходи сегодня ночью под большую яблоню, когда все лягут спать. Мигэн, обещай…

– Обещаю! – шепнула она чуть слышно.

Но, испугавшись ее бледности, испугавшись того, что случилось, он отпустил ее и ушел вниз. Да, теперь кончено. Он принял ее любовь, он дал понять, что любит ее.

Он прошел к зеленой скамье, без книги, за которой ходил, и сидел, бесцельно глядя вдаль, торжествуя и раскаиваясь, не замечая, как кипит за его спиной работа на ферме. Он не представлял себе, сколько он просидел так, вне времени и пространства, как вдруг увидел Джо, стоявшего справа от него за его спиной. Парень, очевидно, только что вернулся с тяжелых полевых работ. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, громко сопя, с красным, как заходящее солнце, лицом, с засученными рукавами синей рубахи, открывавшими мускулистые руки, цветом и рыжим пушком напоминавшие кожу персика.

Его красные губы были полуоткрыты, голубые глаза с льняными ресницами устремлены на Эшерста.

– Ну, Джо, вам что-нибудь надо от меня? – насмешливо спросил тот.

– Да.

– А что такое?

– Уезжайте отсюда. Вы нам не нужны.

Лицо Эшерста, всегда несколько высокомерное, приняло самое надменное выражение.

– Очень мило с вашей стороны, но я, знаете ли, предпочитаю, чтобы мне об этом сказали другие.

Парень подошел еще ближе, так что Эшерст почувствовал залах его разгоряченного работой тела.

– Зачем вы тут живете?

– Потому что мне так нравится.

– Вам, небось, перестанет нравиться, когда я вам прошибу голову…

– Да что вы? А когда вы изволите это сделать?

Джо не ответил и только еще пуще засопел. Его глаза сверкали, как у разъяренного молодого бычка. Вдруг судорога исказила его лицо.

– Мигэн вас знать не хочет…

Порыв ревности, презрения и злобы к этому толстому сопящему мужлану смел все самообладание Эшерста. Он вскочил и отбросил скамью ногой.

– Убирайтесь к чертям, слышите?

И не успел он договорить, как в дверях дома показалась Мигэн с крохотным коричневым щенком на руках. Она быстро подошла к Эшерсту.

– У него синенькие глазки! – сказала она.

Джо отвернулся и пошел прочь. Его затылок побагровел.

Эшерст поднес палец к мордочке маленького коричневого существа, свернувшегося в ее руках. Как уютно ему было около нее!

– Он уже любит вас. О Мигэн, все любят вас!

– Пожалуйста, скажите, что вам говорил Джо?

– Он велел мне уехать, потому что вы не хотите, чтобы я здесь жил.

Она топнула ногой и взглянула на Эшерста. От этого взгляда, полного обожания, у него дрогнули все нервы, как будто он увидел бабочку, обжегшую крылья.

– Сегодня ночью, – шепнул он. – Не забывайте!

– Нет. – И, прижавшись лицом к толстому тельцу щенка, она убежала в дом.

Эшерст пошел по дорожке. У изгороди на лугу он увидел хромого пастуха с коровами.

– Чудесный день, Джим!

– Ага… Хороша погода для травы. Нынче дуб будет цвести раньше, чем ясень, а когда дубы цветут раньше…

Эшерст лениво перебил его:

– Скажите, где вы видели страшного цыгана, Джим?

– Да как будто он прошел вон там, под большой яблоней.

– И вы действительно верите, что он был там?

Хромой ответил не сразу.

– Да как сказать… не пойму, был он там или нет. Показалось, будто так, а кто его знает…

– А как вы думаете, отчего он вдруг появился?

Хромой понизил голос.

– Болтают-то, будто старый мистер Наракомб сам был из цыган. Может, это все сказки… Да, цыгане, знаете, такой народ: держатся друг за друга крепко. Может, они знали, что он помирает, – вот и послали привидение за ним. Так мне думалось…

– А какой он был?

– У него все лицо волосами обросло, и шел он вот так, будто скрипку держал. Говорят, что привидений не бывает, да я-то заметил, как у этого вот моего пса шерсть дыбом встала… А сам-то я плохо видел…

– А луна тогда была?

– Да, почти полная… Только она едва-едва поднялась и там, за деревьями, будто золотом тронула.

– Вы верите, что привидения предвещают несчастье?

Хромой сдвинул шапку на затылок. Его пронзительные глаза строго посмотрели на Эшерста.

– Мы об этом ничего сказать не можем. Только всегда от них беспокойство. Есть вещи, каких нам не понять, вот что! И которые люди все видят, а которые не видят ничего. Вон наш Джо, к примеру сказать, он у себя под носом ничего не увидит, да и те, другие парни тоже ничего не понимают. А возьмите нашу Мигэн: она все насквозь видит, где что есть и даже больше, чем есть, все видит…