Мария Корелли - Вендетта, или История одного отверженного

«Зачем ты вышла за него замуж?» – спросил он после небольшой паузы, в течение которой он поигрывал с белокурым локоном, лежавшим на ее груди.

Она подняла глаза в порыве некого протеста и пожала плечами.

«Почему? Потому что я устала от монастыря и от всех этих глупых высокопарных поучений монахинь, а также из-за того, что он был богат, а я – чертовски бедна. Для меня бедность невыносима! К тому же, он любил меня. – И здесь ее глаза сверкнули злобным огоньком. – Да, он был просто без ума от меня и еще…»

«Ты была влюблена в него?» – спросил Гуидо почти яростно.

«Ну, что ты! – прыснула она с выразительным жестом. – Думаю, что я любила первую неделю или даже две. Настолько же, насколько вообще можно любить мужа. Зачем вообще люди женятся? Ради комфорта, денег, положения в обществе – и он давал мне все это, как ты знаешь».

«В таком случае, ты бы ничего не потеряла, выйдя за меня», – сказал он ревниво.

Она рассмеялась, нежно положила свою маленькую белую ручку, поблескивающую кольцами, и прикрыла его губы.

«Конечно же нет! Кроме того, я разве сказала, что собираюсь за тебя замуж? Ты хорош в качестве любовника, но в роли мужа – я не уверена. И теперь я свободна! Могу делать все что захочу, а я хочу насладиться своей свободой и еще…»

Она не успела закончить фразу, так как Феррари схватил ее и прижал к груди и удерживал, словно в тисках. Его лицо загорелось страстью.

«Послушай, Нина! – произнес он хрипло. – Тебе не стоит играть со мной! Видит Бог, не нужно! Я уже достаточно натерпелся от тебя. Когда я впервые тебя увидел в день вашей свадьбы с этим несчастным дураком Фабио, то влюбился в тебя, как сумасшедший, до злости. Но я не раскаиваюсь в этом ни на минуту. Я ведь знал, что ты женщина, а не ангел. И ждал своего часа. И вот, он настал, и я нашел тебя. Я рассказал о своей любви, когда еще не прошло и трех месяцев с твоей свадьбы. И увидел в тебе ответное желание, готовность, даже жажду быть со мной! Ты сама отдалась мне и знаешь об этом! Ты вся трепетала от моего взгляда, прикосновения и слов, ты дала мне все, чего я хотел. Зачем же теперь искать оправданий? Ты принадлежала мне не меньше, чем Фабио, нет, даже больше! Ведь меня ты любишь, как сама только что сказала, так что ты не посмеешь обмануть меня так, как обманывала своего мужа. Говорю, ты не посмеешь! Я никогда не жалел Фабио, никогда: его так легко было обмануть, а женатый мужчина не имеет права на наивность, наоборот, он всегда должен оставаться подозрительным и стоять на страже. Если он на минуту утратит бдительность, то пусть потом винит сам себя за то, что его честь пошла по рукам как детский игрушечный мяч. Я повторяю еще раз, Нина, ты – моя! И клянусь, ты никогда от меня не сбежишь!»

Порывистые слова быстро слетали с его губ, а глубокий музыкальный голос звучал повелительно, утопая в неподвижности вечернего воздуха. Я горько улыбнулся, когда слушал его. Она яростно забилась в его руках.

«Пусти! – крикнула она. – Ты груб, ты делаешь мне больно!»

Он немедленно освободил ее. Насилие его объятий повредило розу, которую она носила, и ее темно-красные лепестки осыпались вниз один за другим, на землю к ее ногам. Глаза Нины вспыхнули обидой, и хмурое выражение перечеркнуло линию прекрасных бровей. Она отвела свой взгляд в молчаливом холодном презрении. Что-то в ее реакции причинило ему боль, поскольку он прыгнул вперед и поймал ее руку, покрыв поцелуями.

«Прости меня, дорогая моя! – вскричал он с раскаянием. – Я не хотел упрекать тебя. Ты не можешь отвечать за последствия своей красоты – это вина Бога или дьявола, что ты такова, и что твоя красота сводит меня с ума. Ты – моя душа, мое сердце! О, моя Нина, не позволяй мне расточать слова в бесполезном гневе. Подумай о своей свободе! Ты свободна превратить свою жизнь в бесконечную цепь удовольствий, более приятных, чем испытывают ангелы! Величайшее счастье, какое только могло выпасть на нашу долю, это смерть Фабио, и теперь мы всецело принадлежим друг другу, не делай же меня своим врагом! Нина, будь со мной милосердна; из всех вещей на свете, любовь, несомненно, самая лучшая!»

Она улыбнулась прелестной обезоруживающей улыбкой молодой императрицы, прощающей своего покорного слугу, и позволила снова заключить себя в еще более нежные объятия. Затем подняла губы, чтобы они встретились с его, а я смотрел на все это как во сне! Я видел их сплетенные тела, и каждый поцелуй, которым они обменялись, ложился свежей раной на мою измученную душу.

«Ты такой глупенький, мой Гуидо! – надулась она, проводя маленькими, украшенными драгоценными камнями пальцами по его волосам с легкой нежностью. – Такой порывистый, такой ревнивый! Я много раз говорила, что люблю тебя! Ты помнишь ту ночь, когда Фабио просидел на балконе, читая своего Платона, бедняга! – здесь она мелодично рассмеялась. – А мы пробовали напевать какие-то песни в комнате для рисования. Не сказала ли я тогда, что люблю тебя сильнее, чем кто-либо в этом мире? Ты знаешь, что так и было! И ты, казалось, удовлетворился этим!»

Гуидо улыбнулся и встряхнул ее сияющие золотом локоны.

«Я удовлетворен, – ответил он без следа бывшего страстного нетерпения. – Полностью удовлетворен. Но не надейся встретить любовь без ревности. Фабио никогда не ревновал тебя, я знаю, что он доверял тебе слишком слепо и ничего не знал о любви, поверь мне. Он больше думал о себе, чем о тебе. Человек, который уезжает на несколько дней на яхте в одиночестве и шатается по экскурсиям, оставляя жену на произвол судьбы; который предпочитает Платона наблюдению за собственной супругой, – сам решает свою судьбу и заслуживает войти в число так называемых „мудрых“, но наивных философов, для которых Женщина навсегда остается загадкой. Что касается меня, то я ревную тебя даже к земле, по которой ты ступаешь, и к воздуху, который тебя окружает. Я ревновал тебя к Фабио, пока он был жив, и клянусь Небом! – его глаза потемнели от гнева. – Если какой-нибудь мужчина теперь осмелится оспаривать твою любовь ко мне, то я не успокоюсь, пока мой меч не войдет в его тело, как в ножны!»

Нина подняла голову с его груди с видом раздраженной усталости.

«Опять! – пробормотала она. – Ты опять начинаешь злиться!»

Он поцеловал ее.

«Нет, сладкая моя! Я буду таким нежным, как ты пожелаешь, пока ты любишь меня, как и я тебя. Пойдем, на этой аллее слишком холодно и влажно для тебя».

Моя жена – или мне стоит сказать, наша жена, ведь мы оба познали ее бесстрастные прелести – согласилась. Взявшись за руки и медленно шагая, они направились к дому. Вдруг они остановились.

«Ты слышишь соловьев?» – спросил Гуидо.

Слышать соловьев! А кто мог не слышать их пения? Потоки мелодии стекали с ветвей деревьев со всех сторон: чистые, сладкие, страстные переливы их пения достигали ушей, как звук маленьких золотых колокольчиков; прекрасные, нежные, вдохновленные Богом птицы выводили свои любовные трели так восторженно и просто. Любовные романы, не испорченные лицемерием, не тронутые преступлением, совсем другие и так сильно отличавшиеся от человеческих романов. Изящная поэтическая идиллия жизни и любви птиц – разве это не повод, чтобы низшие существа заклеймили нас позором? Ибо способны ли мы быть столь же верными своим клятвам, как жаворонок его спутнице? Можем ли наполнить такой же искренностью нашу благодарность солнечному свету, как это делает веселая малиновка, беспечно поющая и на зимнем снегу, и весенним утром, наполненным ароматами цветов? Нет, не можем! Наше существование – это всего лишь один долгий бессильный протест против Бога, наполненный жадным желанием одолеть друг друга в борьбе за фальшивую монету!