Жан Жироду - Безумная из Шайо

Жонглер жонглирует горящими кеглями.

Председатель. Классическая, но превосходная операция!

Барон. Могу я спросить…

Председатель. Нет. Объяснения вас только запутают.

Биржевой заяц. Что касается облигаций, то здесь, заметьте, метод совершенно противоположный. Я обеспечиваю нормальное повышение курса временным падением. Я даю предъявителю возможность продать по номинальной цене не подлежащую перекупке облигацию, продлевая установленный срок операций, и объявляю о фиктивном распределении реального дивиденда. Среди держателей – паника. Два самоубийства, один из самоубийц – генерал. Затем массовая скупка нашим Обществом… Легкая суматоха, затем умиротворение, и те из держателей, кого не окончательно разорила моя первая операция, с восторгом выкупают бумаги обратно.

Жонглер жонглирует алмазными кольцами. Подходит мелкий Рантьеи восхищенно прислушивается.

Председатель. Великолепно! Сколько долей прибыли резервируется за каждым членом Совета?

Биржевой заяц. Пятьдесят, как условлено.

Председатель. А вам не кажется, что этого недостаточно?

Биржевой заяц. Ладно, три тысячи.

Председатель. Вы понимаете, барон?

Барон. Начинаю понимать.

Председатель. А как у вас с помещением капитала?

Биржевой заяц. С помещением? Тут-то я и подхожу к своему триумфу. Через государственного инспектора по финансированию общественных работ я вкладываю в последние основной наш капитал и перевожу на кассу финансирования плантаций рапса суммы, предназначенные для рабочего страхования на строительстве гидростанций Центрального массива. Дополнительный капитал, предназначенный сберегательным кассам, целиком перечисляется «Генеральному обществу» и «Лионскому кредиту», которые выплачивают нам в виде комиссионных из расчета десяти процентов разрешенную законом сотую часть вклада. Остается резервный капитал, который можно, конечно, показать как оборотный, но это увеличит налог на возврат капитала…

Председатель. Ясное дело. Здесь-то и препятствие.

Биржевой заяц. Преодолеваем его одним прыжком. Через постоянного финансового инспектора при временном текстильном комитете я переношу на бурый уголь средства, выделенные на хлопок, как это предусмотрено в случаях с сырьем параграфом одиннадцатым инструкции по тонкой обработке тканей.

Председатель. Боже мой! Какой полет вдохновения!

Биржевой заяц. Отсюда, как первое следствие, апоплексический удар, постигающий нашего врага с улицы Федо в самый разгар работы биржи. Затем – выжидательная позиция на рынке. Затем – глобальная скупка бумаг нашим объединением. Затем – наплыв подписчиков-провинциалов, поднятых на ноги моим агентством. День заканчивается для нас полным сбытом всех бумаг… Давка и побоище у дверей наших бюро на улице Вальми и авеню Вердена!

Председатель. Какие славные имена!

Рантье (бросаясь к Биржевому зайцу). Квитанцию, пожалуйста, мсье!

Биржевой заяц. А что это вы мне суете?

Рантье. Мои сбережения, мсье. Вот они! Вот все мое достояние! Я слышал вас. Я все понял! Я с вами душой и телом!

Биржевой заяц. Если вы все поняли, вам должно быть ясно, что квитанцию у нас выдает подписчик.

Рантье. Разумеется! Как же я сразу не сообразил! Получите. По гроб жизни благодарен вам, мсье! (Уходит.)

Жонглер кончает номер, забрасывая кольца высоко в небо. Кольца обратно не падают, но зато возвращается уличный Певец.

Певец (поет).

Председатель. Замолчит он когда-нибудь? И что это он все время, как попугай, повторяет одни и те же строки?

Официант. Он знает только эти два стиха: «Прекрасной полячки» теперь не найдешь в продаже. Вот он и рассчитывает, что кто-нибудь из слушателей научит его продолжению.

Председатель. Только не я! Пусть катится ко всем чертям!

Чудакс тросточкой, проходящий мимо, непринужденно останавливается рядом со столиком.

Чудак. И не я, дорогой мсье! Тем более что я в точно таком же положении: знаю только одну песенку, которую распевал в детстве. И тоже на мотив мазурки, если вам интересно знать.

Председатель. Совершенно не интересно.

Чудак. Почему так легко забываются слова на мотив мазурки, дорогой мсье? Наверно, тают в ее дьявольском ритме. Из своей песни я помню только первые два стиха. (Поет.)

Председатель. Это кафе, в самом деле, какой-то ярмарочный балаган со всякими чудесами!

Певец (приближаясь, подхватывает).

Чудак. Какая удача! Благодаря этому певцу я вспомнил слова. Вот оно, чудо! (Поет.)

Председатель. Умоляю, довольно!

Певец.

Председатель. Да уберетесь вы наконец?

Певеци Чудак (дуэтом).

Председатель. Молчать!

Певеци Чудакуходят. Личность с физиономией без особых примет встает со стула, направляется к столику Председателя и Барона и подсаживается к ним. Напряженное молчание. Наконец Неизвестный решается заговорить.

Неизвестный. Ну-с?

Председатель. Нужна идея.

Неизвестный. Нужна наличность.

Председатель. Для одного акционерного общества. Срочно.

Неизвестный. Для девки. Не позже полудня.

Председатель. Речь идет о названии Общества.

Неизвестный. Речь идет о пятистах тысячах.

Председатель. Название должно быть ясным, не вызывающим кривотолков.

Неизвестный. Деньги наличными, не чеком.

Председатель. Согласен.

Неизвестный. Отлично. Вот вам название: Объединенный банк парижских недр. (Устраивается поудобней, как его собеседники, когда они рассказывали о себе.)

Председатель. Великолепно. Агент, уплатите.

Биржевой заяц платит.

Теперь объяснитесь.

Неизвестный. Меня зовут Роже ван Хюттен. Но это не мое имя. Имени у меня нет. Я сын аррасского бандажиста, который отказался признать меня. Отсюда – моя карьера. Решив никогда не предъявлять своего метрического свидетельства, я отошел от жизни, где люди являются на экзамены, женятся, отбывают воинскую повинность, словом, где от вас вечно требуют какого-нибудь удостоверения, и вступил в ту жизнь, где обходятся без него. Я занялся вещами, у которых его тоже нет, – бельгийскими контрабандными спичками, кружевами, кокаином. А также книгами специального содержания: в жизни любого авантюриста бывает период, когда он существует за счет людской похоти. К тому же как-то раз мне пришлось перебросить одного таможенника через границу, откуда нет возврата, и это обстоятельство побудило меня поступить кочегаром на судно, отправлявшееся, как выяснилось позже, к берегам Малакки. Там мне удалось устроиться: я организовал контрабандный вывоз носорожьих рогов, основы всей китайской фармацевтики. Для этой охоты, карающейся смертной казнью, я вооружал туземцев ружьями с таким основательным зарядом, что мне приходилось привязывать охотников к дереву, на котором они подстерегали добычу. Впрочем, я там и оставлял их, а убитое чудовище забирал с собой. Но я опасался полиции: удостоверение личности было выжжено у меня прямо на коже. И тогда я отправился на Суматру, где умение играть в шахматы, излюбленную на этом острове игру, завоевало мне симпатии одного местного вождя, отдавшего за меня свою дочь, которая подарила мне сына. О признании его мною не было и речи: там сын, достигнув совершеннолетия, сам признает отца, если сочтет его достойным этого. Злоупотребив доверчивостью своей супруги, я сумел установить местонахождение одной нефтяной жилы, почитавшейся священной и тщательно скрываемой от белых, и дал о ней сведения «Ллойду», которым я и был принят в число уважаемых изыскателей. Жена моя прослыла предательницей, и ее посадили на кол.