Крис Пэйли - Не бери в голову. 100 фактов о том, как подсознание влияет на наши решения

Нашим сознательным советникам нужны ресурсы, чтобы выиграть битву с бессознательной частью разума. Они (а значит, и мы) будут успешнее, если вооружить их энергией, дать социальную мотивацию, то есть помощь и поддержку семьи, на которую они могут положиться, тренировать их и избегать слишком много баталий одновременно.

Так же ведет себя и наше сознание – ему неинтересно, кто мы на самом деле, но ему важно, как воспримут нас наши зрители. А «настоящие» мы остаемся невидимыми для посторонних глаз. Другие люди могут лишь взаимодействовать с ролями, которые мы исполняем, тон же задает та часть мозга, которая сидит за кулисами, наблюдая за нашим представлением.

Писатели изучают людей и их поведение. Они стоят перед дилеммой: либо написать шпионский триллер, населенный героями оксбриджского {40}типа, где безнравственные поступки уравновешиваются благородством, либо нечто романтическое, где брак по любви противостоит общественным устоям. Они ориентированы на разум. Но писатели, так же как и актеры, связаны ограничениями: их персонажи вынуждены соответствовать тому, что нам кажется правдоподобным. Героям романов дано больше свободы, чем реальным людям. Они не подвержены влиянию бессознательных импульсов, не подражают другим и реже путают свой страх перед ветхим мостом с подлинной страстью [145].

Тем не менее приемы, которые используют писатели, рассказывая свои истории, показывают, как работает разум, даже если сами они не знают, как это получается. Разница между увлекательным чтением и скучной книгой состоит в том, что писателям удается переключить нас от процессов, происходящих в нашем мозге, на другие, вызывающие иные чувства. Это особенно справедливо для тех произведений, которые мы читаем не потому, что надеемся на их мораль или верим в то, что автор сообщит что-то потрясающее, а просто потому, что писатель задевает нас за живое.

Ни один писатель не получил Нобелевскую премию за литературные клише, но наш мозг с готовностью использует их. Так же поступают авторы, когда хотят доставлять удовольствие, а не получать премии: бурные споры случились в бурную ночь; у плохих парней уродливые и странные привычки, и тогда они соответствуют своим характерам, а леди Макбет бесконечно пытается смыть кровь со своих рук.

Наше представление о сознании соответствует принципу писателей, гласящему: «Не говори, а показывай». Писателю гораздо проще сообщить вам, что Салли любит Марка. Но наш сознательный разум должен выяснить мотивацию и сделать собственные выводы. А потому он спрашивает: зачем автор это рассказал, откуда он это знает, а вдруг он ошибается? Когда же писатель «показывает» вам, что у кровати Салли стоит портрет Марка, ваш разум занят душевным состоянием самой Салли, а не соображениями автора.

В начале книги мы обсуждали последствия веры или неверия в свободу воли. Теперь мы можем рассмотреть тему свободной воли под другим углом. Я думаю, что свободной воли не существует, хотя дело не в этом. Свободная воля – это скорее нечто, что мы испытываем, а не то, что мы имеем или не имеем. И это переживание полезно. Мы можем испытывать чувства, совершая что-то намеренно или случайно, непроизвольно или подконтрольно, по собственному выбору или под принуждением. И все это говорит нам о том, как другие люди могут судить о нас. Представьте себе, что у меня есть робот, который делает работу по дому. И вот он разбивает тарелку. Меня беспокоит, не разобьет ли он остальные тарелки в будущем. Или это была случайность, вызванная тем, что он поскользнулся, попав в лужу пролитого томатного соуса? Или робот недостаточно ловок, тогда не лучше ли ему складывать мою постель? Или схема, которая велит ему помогать хозяину, имеет серьезный дефект, и тогда я должен от него избавиться?

Эти вопросы похожи на вопросы эволюции, которые должны были задавать наши предки. Кому можно доверять? Кто лучше всех? Как себя вести? И не важно, сознательными или неосознанными были их решения. Но их самое важное решение – можно ли тебе доверять – полагалось на их модели вашего сознания. А ваше лучшее предсказание их лучших предсказаний зиждется на вашем моделировании их модели вашего разума.

Итак, опыт осознанной воли и нравственность связаны между собой. Эту связь мы и называем свободной волей. И наше совершенно новое представление о сознании не отменяет вопросов, которые мы задаем. Например, станет ли этот человек снова воровать? Как мне на это реагировать? Опыт свободной воли оказывается отправной точкой для понимания того, как другие люди судят о нас.

Опыт подсказывает вам, что вы принимаете осознанные решения. Теперь вы узнали, что это не так. Лишаю ли я вас вашего сознательного разума, сообщая все это? Чувствуете ли вы себя автоматом с ненадежной схемой внутри? Конечно, нет. Зная, как возникают зрительные иллюзии, вы не перестаете обманываться. Дойдя до конца этой главы, вы закроете книгу, выключите лампу и не откажетесь от убеждения, что это был ваш осознанный выбор. Но это не значит, что новые знания оставят все без изменений.

Я верю всему, чему учили меня учителя по физике. Я до сих пор вижу, как солнце встает по утрам и садится по вечерам, будто Коперника никогда и не было. Однако Коперник изменил нас дважды. Он изменил представление о нашем месте в мире. Теперь никто не полагается на теологическое представление о том, что Земля – центр вещей, а все звезды и планеты воздают ей должное. Он также изменил наше отношение к миру. Предположим, вы захотите полететь на Луну. Что ж, вашу задачу облегчит знание того, где она будет находиться, когда вы достигнете ее. Великие ученые, которые проводили эксперименты, описанные в этой книге, так же, как и Коперник, изменили нас дважды.

Я хотел бы поблагодарить всех исследователей, которые задумали и провели эксперименты, описанные в книге (и других, которые не упомянуты в книге, но тоже повлияли на мои взгляды). Я считаю, что их эксперименты интересны и полезны. Мне кажется, что вместе взятые они приближают нас к разработке еще большей теории сознания. Будущие поколения социальных психологов могут оглядываться на наше время как на период, когда этот предмет стал по-настоящему интересным.