Дэниел Сигел - Майндсайт. Новая наука личной трансформации

Позже Джонатан написал: «Я знаю, звучит по-дурацки, но у меня изменился взгляд на жизнь. То, что раньше казалось олицетворением моей личности, оказалось всего лишь частью происходящего. А сильные чувства – просто опыт, не определяющий меня».

Я был очень тронут его открытиями и поразился способности Джонатана выражать такие глубокие мысли. Теперь нам нужно было оттачивать эту вновь обретенную способность, чтобы изменить маршруты энергетического и информационного потоков и предотвратить сильные эмоциональные наплывы. Научившись использовать навыки самонаблюдения, Джонатан был готов к освоению техник, которые бы позволили ему что-то предпринять. Я показал ему основные способы расслабления. Я предложил ему выбрать спокойное место, воображаемое или реальное, чтобы представлять его в критические моменты. Мы совместили данный метод с приземляющим ощущением, которого Джонатан достигал, просто следя за своим телом или дыханием. Со временем Джонатан научился предотвращать надвигающиеся эмоциональные взрывы, замечая изменения в теле: учащенное сердцебиение, неприятные ощущения в животе, напряженные кулаки – и только одно это помогало сгладить их интенсивность. Джонатан испытал на себе, насколько осознанное внимание способствует достижению мысленного равновесия.

В дневнике он написал: «Наблюдая за своими чувствами, я могу изменять то, что они делают со мной. Раньше они имели взрывную силу и длились часами. Сейчас после нескольких минут я вижу, как они бьются вокруг, а когда я решаю не принимать их близко к сердцу, они просто растворяются. Это довольно странно, но я начинаю впервые в жизни верить в себя».

Для этих изменений было необходимо принять ситуацию и отпустить ее, пока не успокоится сознание. Это тяжелый путь. Эмоциональные бури составляли огромную проблему в жизни Джонатана, но они побудили его создать безопасную гавань внутри сознания.

Какие же трансформации произошли у Джонатана? У нас нет снимков компьютерной томограммы, чтобы быть уверенными, но мне кажется, что с неврологической точки зрения Джонатан нарастил интегративные волокна медиальной префронтальной коры. Он добивался этого в течение нескольких месяцев интенсивной работы, с двумя занятиями в неделю и практически ежедневными аэробными упражнениями и практикой осознанности. Новый для него способ концентрации внимания и интегрирования сознания стал возможен за счет расширения медиальной префронтальной коры и наращивания ГАМК-ингибирующих волокон, которые успокаивали бушующие в подкорковых областях шторма. Благодаря этому ГАМК-гель усмирял его раздражительное лимбическое миндалевидное тело, и оно не вовлекало ствол головного мозга в сводящий с ума процесс «бей – беги – замри». Также, скорее всего, Джонатан стал больше задействовать левое полушарие и находиться в состоянии приближения. Джонатан научился координировать и балансировать активность своего мозга новыми и более адаптивными способами. Теперь он мог «пересидеть» шторм, не поддаваясь подавляющим проявлениям сознания. Умственная тренировка не только облегчила симптомы в виде переменчивого настроения, но и сделала Джонатана эмоционально устойчивым: «Я чувствую себя очень ясно. Я практически другой человек. Сейчас я, пожалуй, сильнее».

За шесть месяцев нашей совместной работы симптомы, преследовавшие Джонатана, практически исчезли. Он вел себя более непринужденно и беззаботно. Я бы сказал, что ему было комфортно в своем теле. «Я просто не принимаю все эти чувства и мысли слишком близко к сердцу, и они больше не вызывают во мне таких сильных эмоций!» – говорил он. Мы продолжали укреплять его новые навыки. Во время нашей последней встречи, после года терапии, Джонатан встал, чтобы пожать мне руку, и я снова увидел искорку в его глазах, которую так часто закрывала маска тревоги и страха. Теперь его взгляд был прямым, лицо – расслабленным, а рукопожатие – уверенным. Он вырос на семь-восемь сантиметров с момента нашей первой встречи, которая, казалось, была целую вечность назад.

Окончив школу, Джонатан поступил в колледж в другом городе. Прошло уже много лет, и недавно я случайно встретил его родителей в магазине по соседству. Они сказали мне, что у него все отлично и перепады настроения не возвращаются. Он изучает кино и психологию.

Рэнди привел своего отца Стюарта ко мне на консультацию буквально через пару дней после его девяносто второго дня рождения. «Я никогда не нуждался в этих ваших психотерапевтах, а сейчас и подавно», – объявил Стюарт, решительно входя в мой офис. Он был довольно привлекателен, чисто выбрит, с густой копной седых вьющихся волос, расчесанных и аккуратно уложенных, на вид мужчине было не больше семидесяти. «Я здесь только из-за сына, – добавил он. – Это глупость, конечно, но ему кажется, что мне необходима помощь».

По телефону Рэнди сказал, что его отец в депрессии. Он прочел статью в газете о депрессии у пожилых людей и пришел к выводу, что у Стюарта она началась после того, как шесть месяцев назад его жена Эдриен попала в больницу с воспалением легких. Стюарт и Эдриен были женаты шестьдесят два года, но после ее выписки Стюарт, по словам сына, стал сам не свой. Он перестал ходить в юридическую компанию, где раньше работал и куда в последние годы наведывался несколько раз в неделю. Он больше не гулял и не встречался с друзьями. Он не отвечал на звонки Рэнди и его брата. И хотя Стюарт никогда особо не занимался внуками, теперь он еще больше от них отстранился. На семейных праздниках он сидел в стороне и читал газету или смотрел новости. Даже дома с Эдриен он вел себя равнодушно и замкнуто.

Когда Рэнди вышел и мы со Стюартом начали разговор, меня в нем в первую очередь поразила не столько депрессия, сколько пустота. Он действительно казался каким-то безжизненным: монотонный голос, практически неподвижное лицо. Стюарт рассказывал о событиях последнего полугода так, как будто видел их в телевизионной передаче. Он был энергичен и активен, но одновременно отчужден и безэмоционален.

Я пристально посмотрел ему в глаза и сразу же уловил притупленное и пресное ощущение того, что чего-то не хватает. Возможно, вы замечали, что от общения с человеком в депрессии у вас тоже ухудшается настроение: вам становится тяжело, грустно и одиноко. Беседуя со Стюартом, я заметил смутное ощущение тревоги. Может, это был мой собственный страх – встретить 92-летнего человека, которому я, возможно, не в состоянии помочь? Или я проецировал на него свою боязнь старения, болезней и утрат? Или же мои резонансные каналы действительно уловили какие-то скрытые процессы, происходящие в сознании Стюарта?