Ингрид Каммингс - Живой ум. Преодоление ментальных, эмоциональных и профессиональных ограничений

Во время недавней поездки в Айова-Сити я размышляла о хаотичных полотнах легендарного художника Джексона Поллока под названием «Фрески». Я подумала о грубияне Анди Руни из телепередачи «60 минут», который сделал памятный сюжет, осуждающий сложный и непонятный поллоковский стиль в современном искусстве. Потом я подумала о кинофильме, посвященном творчеству Поллока, где роль маэстро играл Эд Харрис, и вспомнила сцену: Поллак разбрызгивает краску по полотну. С каким самозабвением он это делает!

Я думаю о сочинительстве – моей единственной форме искусства – и о том, что я работаю совсем иначе. К тому моменту, когда мои книги выходят из печати, в них не остается никаких случайных мазков, ничего, что заставило бы меня сомневаться, по принципу «пан или пропал». Каждое слово, мысль и запятая тщательно продуманы, даже подвергнуты строгому суду.

Работы Поллока ошеломили меня. Они напоминали неловкие первые наброски, не предназначенные для посторонних глаз.

В то время, на курсах, где я занималась, нас попросили посвящать десять минут сосредоточенного внимания произведению искусства, которое заставляет нас чувствовать себя неуютно. Почти все картины в этом музее оставили меня безразличной. Я остановилась на одной, которая изображала пару средних лет, предположительно, супругов. Мужчина возвышался над женщиной, руки его были растопырены, ноги растопырены, пальцы растопырены, даже брови – и те наперекосяк. Его взгляд был суровым, насмешка и презрение сквозило во всем. Его верхняя губа была вздернута еще более надменно, чем у метродотеля в шикарном ресторане. Наверное, не без причины художник-американец Джеймс Личи (1902–2001) решил выделить уши мужчины жирными красными мазками.

Жена красноухого мужчины с картины была его воплощенной противоположностью. Ее уши не горели ярким пурпуром. Брови не были задраны. Действительно, в ней не было ничего, что было бы наперекосяк – ни в ее лице, ни в ее позе. Если что-то в ней и было наперекосяк, то, наверное, она это скрывала, потому что разве не все мы наперекосяк в каком-то смысле?

Возможно, художник подразумевает, что мы не такие, какими кажемся. Может быть, у жены острый язык, и уши мужа пылают от ее оскорблений, несмотря на тот факт, что с виду она – вся такая белая и пушистая.

Постепенно в моей душе что-то зашевелилось. Чем дольше я смотрела на это произведение искусства, тем более остро я его чувствовала. Без эмоций, спокойно, но я начала понимать или, по крайней мере, начала задаваться вопросами, а это уже – начало диалога с художником. Я впервые усомнилась в том, что поверхностный взгляд – идеальная жизненная тактика. Хотя никто и не думал критиковать мой подход к жизни, я увидела, что скольжение по поверхности иногда требует противоположности: погружения на глубину.

Сейчас в моей душе все спокойно. Я скучаю по «моей» картине и очень хочу прийти к ней еще раз, встретиться с ней как со старым другом. В следующий раз, когда я приду к ней, я хочу понять, есть ли в ней намек на радость, уловить ее мельчайший проблеск – в глазах этой загадочной пары.

Этот поучительный маленький опыт показал мне дорогу к свету, в том, что касается хождения по музеям. Я обнаружила, что внимательно рассматривать по десять минут два-три произведения гораздо более интересно, чем пронестись по музею с быстротой молнии в моей обычной поверхностной манере.

Можно представить это по-другому: если попытаться съесть каждое блюдо на шведском столе, потом обязательно заболеешь. К тому же потом ты, скорее всего, не вспомнишь вкус ни одного блюда. Все смешается – и на тарелке, и в голове. Лучше обдуманно попробовать несколько блюд и составить о них уверенное мнение – будь то паштет или Поллок.

Так что, как выяснилось, я ближе к Уолту Уитмэну, чем я думала: я действительно содержу множества. И я, убежденный верхогляд, обнаружила, что размышляю о том, что срезать только самую верхушку – не обязательно лучшая и универсальная техника, например, для похода в музей, как в этом случае. Спросите себя, к каким аспектам вашей жизни лучше применить гештальт-подход универсала, а к каким – гештальт-подход специалиста.

Это началось: все больше людей в своем взгляде на мир вооружаются и широкоугольным, и фокусным объективом. Как противовес гегемонии специалистов, эта тенденция обнадеживает. Вселенной постепенно завладевает дефис. Мы видим актеров, которые еще и сценаристы-режиссеры, певцов-художников, художников-режиссеров и спортсменов-дизайнеров. Уничижительное определение из 1960-х «полиморфная перверсия» в нашу эпоху превратилась в «полиморфное разнообразие».

Я спросила себя, что принесет будущее тому, кто черпает дары из рога изобилия свободных искусств? Уверена, скептики будут всегда, но в будущем будут и сверхдостижения, и люди, которые постоянно стремятся к большему, потому что человеческая природа всегда будет порождать универсалов, каким был когда-то Леонардо да Винчи. Я уверена: для того, что я назвала перекрестным тренингом, существует светлое будущее. Мир становится все более сложным, а значит жизнь регулярно предоставляет все больше пищи для деятельности.

Эпоха Просвещения стала тем периодом в истории, когда было решено, что все люди достойны знания. Давайте провозгласим Новую Эру Просвещения и будем стремиться увеличить питательную ценность наших жизней, чтобы от умственного голодания не осталось и следа. Я хочу до отвала наесться жизнью. Я хочу большой, жирной, сильной жизни!

Стало слишком много умных, образованных, талантливых людей, живущих в четверть силы, неуверенных в своем месте в мире, вкладывающих слишком мало в производительный механизм современной цивилизации. Слишком многие люди выглядят так, будто они должны делать общее дело, но все ждут какого-то толчка. Как и для большинства разгильдяев из Фи Бета, невероятные способности и бесконечные возможности стали для них проклятьем.

Могу поспорить, Стив Бинг – наследник миллиардов, строитель, продюсер, сценарист и филантроп – понял именно это.

В восемнадцать лет он унаследовал примерно шестьсот миллионов от своего деда Лео С. Бинга, который в 1920-е годы сколотил состояние на нью-йоркской недвижимости. О Стиве Бинге говорят, что он человек светский, легкий и обаятельный, кроме того, он еще и эрудированный любитель, и в широкий круг его интересов входят политика, бизнес и кино. Он играет блюз на фортепиано и страстно любит спорт, особенно баскетбол. Он скромен и предпочитает держаться в тени. Бинг достиг значительного успеха в кинопроизводстве (вот только несколько названий его картин: « Беовульф », « Герой-одиночка », « Полярный экспресс »), но и это еще не все: Бинг – потрясающий человек нового Возрождения. Он входит в число ведущих национальных благотворителей, финансирующих охрану окружающей среды. Несмотря на личную скромность, он пользуется большим влиянием в среде демократов.